Комарова Т. В. Схимонахиня Мария (Толстая) – духовная дочь преподобного Амвросия Оптинского. По страницам неизданной переписки.

Комарова Татьяна Васильевна,

                                        ведущий научный сотрудник,

                                        музей-усадьба Л.Н. Толстого «Ясная Поляна».

 

 Схимонахиня Мария (Толстая) – духовная дочь преподобного Амвросия Оптинского.

 (По страницам неизданной переписки. К 200-летию со дня рождения прп. Амвросия Оптинского).

 

 В историю Шамординского монастыря навечно вписано имя схимонахини Марии (Марии Николаевны Толстой, 1830-1912) – духовной дочери преподобного Амвросия.

Схимонахиня Мария происходила из древнего рода графов Толстых. С младенческих лет она была связана неразрывными духовными узами с Оптинскими старцами. Оставшись после смерти мамы всего пяти месяцев от рождения, была воспитана бабушкой и тетушками, которые были духовными чадами Оптинских старцев Льва, Макария, Антония, Моисея. Мария Николаевна росла в атмосфере преданности воли Божией и молитвы. Любовь ее воспитательниц к монастырям, чтение Евангелия, Псалтири, житий святых, беседы со странниками и юродивыми, для которых всегда в детстве был открыт дом Толстых, несомненно, оказали на нее важное влияние. Ее жизнь является подтверждением слов преп. Амвросия: «Что вы благое посеете в душах своих детей в их юности, то может после прозябнуть в сердцах их, когда они придут в зрелое мужество»[i].

 Когда Марии было одиннадцать лет, умерла в Оптиной Пустыни, уехавшая туда на богомолье, ее родная тетушка Александра Ильинична, в замужестве Остен-Сакен, духовное чадо преподобного старца Льва (Наголкина). Благословляя одиннадцатилетнюю Марию, старец сказал: «Маша, будешь наша», – за 49 лет предсказав ей монашество. Старец Лев больше всего поучал смирению. И Мария Николаевна, воспитанная духовными чадами старца Льва, шла путем преданности воли Божией, приведшей ее к монашескому подвигу. На своем жизненном пути она испытала много скорбей и искушений. После смерти в 1879 году 28-летнего сына, постепенно совсем отошла от светской жизни и в 1889-1890 гг. вступила под водительство преп. Амвросия.

Ее дочь Елизавета Валериановна вспоминала, что в 1889 году Мария Николаевна «поехала в Оптину пустынь, чтобы самой увидать и послушать отца Амвросия, и свидание это решило ее участь: она без колебаний подчинила ему свою волю, и он с этого дня стал ее духовным руководителем, она не вернулась больше в мир»[ii]. Батюшка благословил ее на жительство в Казанской женской общине в Шамордине, сам выбрал место для кельи и нарисовал план.

 «Отец Амвросий – большая поддержка: он научит, как себя вести и как постепенно идти и дойти до того, пока усвоим себе вполне слова Спасителя: «Иго мое благо, и бремя мое легко»[iii],  – писала она в декабре 1889 года брату Льву Николаевичу.

 Но Мария Николаевна недолго была под руководством батюшки Амвросия, при его жизни она не была пострижена. После его кончины дочери написали ей, уговаривая подождать поступать в монастырь, говоря, что без духовной поддержки старца Амвросия она не сможет выдержать строгой монастырской жизни, но она просила не отговаривать ее. В 1904 году она писала в Смоленск своей подруге Елизавете Николаевне Громовой: «…Хорошо друг Лиза жить в монастыре! Я всякий день благодарю Бога, что он привел меня к этому тихому пристанищу, и не могу себе представить, как бы я теперь жила в миру?»[iv].

В «Ведомости о проживающих на испытании в Казанской женской общине Перемышльского уезда за 1897 год» читаем: «Мария Николаевна графиня Толстая, вдова майора... На испытании – 5 лет»[v]. Она несла послушание чтение Псалтири, но в последние годы была освобождена от послушания по состоянию здоровья. Жила недалеко от Троицкого храма в выстроенном на ее средства отдельном доме, состоящем из нескольких комнат, с небольшим садиком и огородом. Стремясь к кротости, смирению, много работала над собой. На 1910 год у нее были две келейницы: мать София (София Васильевна Самбикина, сестра матушки игумении Екатерины), и монахиня Александра (Александра Петровна Никитина), поступившая в монастырь в 14 лет, в 1890 году[vi]. Мать Мария рассказывала своим родным: «Монастырь исправил мой характер. Для ухода за мной мне была приставлена очень добрая келейница. Я по прежней привычке иной раз капризничала, раздражалась, бранила ее, но она меня обезоруживала своим смирением, и всегда только кланялась и говорила: «Простите, мать Мария». И мне становилось стыдно»[vii]. Когда однажды на мать Марию  пожаловались  настоятельнице матушке Евфросинии (Розовой, 1830-1904), она ответила: «Да, характер у нее нехорош, но душа у нее детская, чистая, а это дороже хорошего характера»[viii].

Матушку Евфросинию монахиня Мария часто вспоминала в своих письмах к дочерям, называя «доброй, незабвенной»[ix].

В  ее письме 28 мая 1904 года к дочери Варваре Валериановне Нагорновой мы находим ранее не известные подробности болезни и кончины матушки Евфросинии: «Милая Варя, мне очень больно было получить твое письмо, я даже заплакала, когда прочла «поцелуй ручку у милой матушки Евфросинии; – пять дней тому назад как мы справили по ней 40-й день! – Она скончалась 14-го Апреля! Заболела 7-го воспалением легкого (крупозное), уже несколько дней она плохо себя чувствовала, жаловалась на бок – и как мы ее не уговаривали, поехала уже больная в Оптину; а оттуда ее привезли чуть не без чувств, насилу вынули из пролетки и уже волоком протащили через все комнаты в спальную, я в этот день ничего не знала, (она приехала поздно) а на другой день, утром слышу, что Матушка очень больна и что сестры пошли уже с ней прощаться; я, конечно, не поверила (у нас часто из мухи делают слона), прихожу, вижу, вся прихожая и большая гостиная полны народа, насилу я пробралась к ней в спальную, на дворе перед ее окнами плач и рыдание, –  и когда наконец я могла ее увидеть, я пришла в ужас! – она лежала на спине – лицо черно-красное, тяжелое дыхание со стоном. Послали, конечно, за доктором. Он определил крупозное воспаление, <…> на другой день ее приобщили. Так мы были между страхом и надеждой до 7 дня ее болезни. Ждали кризиса, но когда он произошел накануне ее смерти, то оказалось, что она до утра не проживет, мы всю ночь не спали, сидели кое-где попало; она сама просила, чтобы ей прочли «отходную» – и просила даже, чтоб читать погромче и не спешить; читал о. Дорофей. В 1 ч. ее приобщили, а в 5 утра она очень тихо скончалась. <…>Перед этим у нас еще было большое горе – представь себе, что у нас взяли обоих наших духовников – отца Варсонофия и о. Адриана (Акильева, 1859) на войну! – Это окончательно Матушку доконало, и вот поэтому случаю, она и поехала в Оптину. Мы все думали, что кого одного вернут, но их взяли обоих, и мы остались теперь без Матушки и без духовников – некому нас утешить, успокоить…»[x].

 Ответное письмо Варвары Валериановны 12 июня 1904 года так же является свидетельством любви и огромного уважения к матушке Евфросинии и дополняет образ Матушки маленькими, но яркими и дорогими для ее памяти штрихами: «Дорогая мамаша, если бы ты знала, как меня огорчило известие о кончине матушки Евфросинии! Не знаю почему, я так часто вспоминала о ней перед моим письмом к тебе. Я так рада, что видела ее и говела с ней постом и так неожиданно встретила ее в Оптине в день моего отъезда домой. Она так тепло простилась со мной и два раза благословила меня, сказав: «Вот это Вам на дорожку, а это на счастье!». Я как теперь вижу ее задумчивое, тихо улыбающееся лицо. Такая она была милая, кроткая и любящая, так мне ее жаль. Тоже очень жаль обоих батюшек, которых взяли на войну. Отец Адриан такой слабый, а отца Варсонофия я надеялась иметь своим духовником, если бы мне пришлось еще говеть в Шамордине. Я тебе писала, какое сильное впечатление сделала на меня его беседа со мной в Оптине. Я надеюсь, конечно, что они оба вернутся благополучно, но когда? <…> Я не обещаю, так как ты этого не любишь, но мне очень хочется побывать у тебя в конце июня или начале июля…. Не могу только себе представить Шамордино без Матушки! Сегодня 12-го память брата Николеньки, я и ее поминала у нас в церкви»[xi].

Мать Мария очень дорожила приездами своих дочерей в монастырь, наставляя их чаще посещать его, приводила слова старца Амвросия. 1 мая 1907 года писала дочери Варваре Валериановне: «Знаешь, когда я думаю о всех твоих бедствиях, мне невольно приходит в голову, что сколько раз мне приходилось замечать, как ты задумаешь ехать в монастырь и не исполнишь <…>. Не указание ли это Божие, что с монастырем шутить нельзя. Покойный наш Батюшка очень на этот счет был строг, он не любил, когда его монастырем пренебрегают. <…> Первое время после смерти твоего мужа, ты бывала тут часто постом, и я помню, находила большое утешение в молитве и тогда ты таких бедствий не испытывала»[xii].  В одном из писем к матери 26 февраля 1904 года Варвара Валериановна описывает ей свое посещение в Оптиной Пустыни преподобного старца Варсонофия: «…Вошла с некоторым трепетом и сказала, что твоя дочь, просила благословить меня на дорогу домой. Он принял меня очень ласково, ввел в маленькую комнату, в углу которой полном образов горела лампадка и, усадив в кресло, начал говорить, и подумай, что мы с ним пробеседовали около двух часов, когда я собралась уходить, было уже 10 часов. Это была настоящая исповедь, он ни о чем не расспрашивал, но душа моя невольно раскрывалась перед ним: я высказала ему много сомнений, и он так умно и просто объяснил мне их. Не могу тебе передать впечатление, которое произвела на меня беседа с этим умным, образованным и добрым человеком. Я много говорила с ним о детях, о Льве Николаевиче. Он дал мне сочинение  Исаака Сириянина и советовал, если дядя не читал его, то дать ему прочесть в надежде, что может быть эта книга заставит его задуматься. Сначала я хотела уходить, боялась утомить его, но он все удерживал меня, говоря, что ему редко приходится вести такие отвлеченные разговоры и что он благодарен мне за посещение. А с каким легким сердцем я вышла от него, я просто не шла, а летела в гостиницу <.…>. Если я буду еще когда-нибудь говеть в Шамордине, то непременно у батюшки отца Варсонофия, ведь он уже многое знает обо мне, сколько советов мне дал, сколько сомнений разрешил! А как хорошо было идти светлою ночью дремучим сосновым бором, такая тишина кругом, только какая-то птица тихо и нежно пела, точно весной, даже странно было. Все было мне удачно в Оптине; только подумала: «Как жаль, что не увижу отца Дорофея, как смотрю, он стоит у ворот (это еще до вечерни), мы оба обрадовались друг другу и поговорили немного. И Матушку еще раз увидала перед отъездом, так была рада еще раз проститься с ней»[xiii].

 Мать Мария, следуя наставлениям преподобного Амвросия пребывать в молитве и труде, неустанно творила Иисусову молитву: «…никто не поверит как мало у нас времени, а между промежуток служб так устаешь, что только в изнеможении сидишь и четки перебираешь с молитвой Иисусовой, которая постоянно должна быть у нас на земле»[xiv], – писала она дочери Елене Сергеевне. Занималась рукоделием, вышила большой ковер в церковь. И продолжала наставлять не только трудиться, но и не оставлять молитвы своих уже взрослых дочерей, которых с детства научала молитве и чтению Евангелия. Ее дочь Елизавета Валериановна вспоминала: «…девочками 10-11 лет мы никогда не засыпали, не прочитавши главы из Евангелия, которое мы уже в эти года хорошо знали»[xv]. 1 июня 1896 года мать Мария писала дочери Елене Сергеевне в Воронеж: «По праву матери и монахини даю тебе совет: обращайся чаще с молитвами к Вашему Воронежскому Угоднику и проси его о исцелении тебя и твоего мужа и бери какие-нибудь вещи от его мощей и с верою прикладывай их к больному месту, главное дело – вера»[xvi].

  Ей же 26 апреля 1901 года: «…И молись почаще Богу и Божией Матери, прибегай к Ней в всех скорбях, болезнях и всяких невзгодах. Она во всем тебе поможет»[xvii].

 Сама, до последних дней, несмотря на недомогание и больные ноги, не пропускала ни одной службы, только больше сидела в храме и келейно молилась сидя. Будучи милосердной и сострадательной, ходила в больницу и богадельню. Ее дочь Елизавета Валериановна, часто бывавшая в монастыре, вспоминала: «В богадельне у нее были свои любимицы – одна слепенькая, другая параличная Маша. И та и другая привлекали ее ясностью духа и кротостью, с  которой переносили свое несчастье. Обе девушки были лет тридцати с лишком, крестьянки. Маша лишилась ног с детства, судя по ее рассказам, вероятно от простуды; иногда у нее были такие боли в ногах, что даже прикосновение одеяла причиняло ей страдания. Она действительно была необыкновенно трогательна; очень недурная собой, большие, кроткие глаза, спокойная и улыбающаяся; ей все доставляло удовольствие: принесенный цветок, рассказ о том, что видели в лесу или церкви, что слышали. Мать особенно умела с ними говорить; она никогда не вела каких-нибудь душеспасительных бесед, не говорила им о терпении, которого у них и так было достаточно, а всегда разговаривала с ними очень весело; пошутит с ними, расскажет что-нибудь забавное, посмеется и оставит их всегда веселыми и в хорошем настроении. Оттого они и встречали ее радостно»[xviii].

В переписке матери Марии с дочерьми находим интересные сведения о жизни монастыря того времени, о его насельницах.

  29 октября 1903 года она писала  дочери Елене Сергеевне: «… у нас были такие события, которые меня очень потрясли, и я до сих пор не оправилась<…>, у нас в продолжение двух недель умерли 6 монашек одна за одной – двое даже в один день, так что два гроба стояли в церкви, и так как у нас только одни носилки, то одну несли на столе; это было ужасное зрелище! Одна из них премилая старушка. 1 октября в Покров, она была в церкви, ходила на трапезу, а 2-го в ночь соседка услыхала у ней в комнате шум, хотела войти, но дверь заперта. Сорвали крючок, и нашли ее на полу без чувств – в этот же день к вечеру она скончалась. Ее хоронил ее же родной брат Оптинский Иеромонах, очень плакал, служил у нас 3 дня, потом отпросился домой, говорил, что ему что-то нездоровится, уехал, а на другой день мы вдруг услыхали, что он умер; как приехал, попросил священника приобщить, и когда к нему вошли монахи с …Дарами, он уже мертвый лежал на кровати»[xix]. Речь идет об Оптинском игумене Феодосии (Попове, 1826-1903), служившем за послушание в Шамординской обители и его сестре монахине Екатерине (Поповой). Отец Феодосий был похоронен в Оптиной Пустыни на восьмом монастырском кладбище. На большой плите надпись: «Мир душе твоей отче». Родился в г. Балашове Саратовской губернии. С 1877 по 1894 год был настоятелем Лютикова монастыря. Скончался 20 октября 1903 года на 86 году жизни. В «Ведомости о числе сестер» в Шамординской обители за 1889 год есть такая запись: «Екатерина Попова. 52 года. Купчиха. Смотрит за постройками».[xx]

В письмах монахини Марии из Шамордина встречаются имена монахинь, рассказ о которых заслуживает отдельного внимания.

Мать Мария отошла ко Господу в неделю жен-мироносиц, 6 апреля 1912 года, 82 лет. Она была именинницей на Благовещение Пресвятой Богородицы, совпавшее в тот год с Пасхой. Была у заутрени, разговелась, но к концу Светлой седмицы заболела воспалением легких. Перед кончиной была пострижена в схиму, сознавала, «что не выздоровеет, хотя была очень спокойна и кротка, как никогда»[xxi]. Говорила: «Что же, пора, я довольно пожила, <…> только страшно немного – плохо молилась, много сердилась»[xxii].

 Ее кончина была истинно мирной и безболезненной, «редко люди так умирают, спокойно и в полной памяти…»[xxiii], – писала ее дочь Варвара Валериановна.

 Для наследования вечной жизни, являющейся для верующего человека целью всего его земного пути, схимонахиня Мария оставила мирскую жизнь и ушла в монастырь, стремясь к смирению, кротости, терпению и, неся тяжелый труд непрестанной молитвы за себя и близких, на деле исполнила слова преподобного Амвросия о цели жизни: «Мы должны на земле жить так, как колесо вертится – чуть только одной точкой касается земли, а остальными непременно стремится вверх»[xxiv].



[i] Симфония по творениям преподобного Амвросия, старца Оптинского. М, 2006. С.41. 

 

[ii] Оболенская Е.В. Моя мать и Лев Николаевич // Летописи Государственного Литературного Музея. 1938. Кн. 2. С. 293.

 

[iii] Переписка Толстого Л.Н. с сестрой и братьями. М, 1990. С. 384.

 

[iv] ОР ГМТ. (Отдел Рукописей Государственного Музея Толстого). КП 4943.

 

[v] ГАКО (Государственный Архив Калужской области). Ф.33.  Оп. 3. Д. 2050.

 

[vi] Монахиня Амвросия (Оберучева). История одной старушки. М, 2005. С.116; ГАКО. Ф.33. Оп. 2. Д. 1966; Оп.3. Д.1862.

 

 

[vii] Толстой С.Л. Очерки былого. Тула, 1968. С. 302.

 

[viii] Оболенская Е.В. Моя мать и Лев Николаевич // Летописи Государственного Литературного Музея. 1938. Кн. 2. С. 295.

 

[ix] ОР ГМТ. КП 21279. Инв. 121.

 

[x] Там же. КП 9390. Инв. 41.

 

[xi] Там же. Инв. 6.

 

[xii] Там же. Инв. 43.

 

[xiii] Там же. Инв. 5.

 

[xiv] Там же. КП 21279. Инв. 119.

 

[xv] Оболенская Е.В. Моя мать и Лев Николаевич // Октябрь.1928. Кн. 9-10. С. 232.

 

 

[xvi] ОР ГМТ. КП 21279. Инв. 108.

 

[xvii] Там же.

 

[xviii] Оболенская Е.В. Моя мать и Лев Николаевич // Летописи Государственного Литературного Музея. 1938. Кн. 2. С.313.

 

 

[xix] ОР ГМТ. КП 21279. Инв. 119.

 

 

[xx] ГАКО. Ф.33. Оп.3. Д.1749.

 

[xxi] ОР ГМТ. КП 21279. Инв. 5.

 

[xxii]  Оболенская Е.В. Моя мать и Лев Николаевич // Летописи Государственного Литературного Музея. 1938. Кн. 2. С.321.

 

 

 

[xxiii] ОР ГМТ. КП 21279. Инв. 6.

 

 

[xxiv] Симфония по творениям преподобного Амвросия, старца Оптинского. М, 2006. С.86.