Постмодернистская религиозно-философская библиотека

Ермилов П. В. Secundus sine paribus. Соображения по поводу критики.

 

Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия. Религиоведение 2016. Вып. 2 (64). С. 145-158

Павел Валерьевич Ермилов, диакон,

канд. ист. наук, ст. преп. кафедры систематического богословия и патрологии Богословского факультета ПСТГУ Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

SECUNDUS SINE PARIBUS:
СООБРАЖЕНИЯ ПО ПОВОДУ КРИТИКИ
«ПОЗИЦИИ МОСКОВСКОГО ПАТРИАРХАТА ПО ВОПРОСУ
О ПЕРВЕНСТВЕ ВО ВСЕЛЕНСКОЙ ЦЕРКВИ»^[1]

П. В. ЕРМИЛОВ

Опубликованный совсем недавно на официальном сайте Константинопольской Церкви «Ответ на “Позицию Московского Патриархата по вопросу о первен­стве во Вселенской Церкви”»^[2] несколько огорчает своим необычным для ака­демической полемики тоном. Но значительно больше удивляет присутствие в данном тексте таких утверждений, которые явным образом выходят за рамки устоявшихся в Церкви богословских представлений, на что мы и позволим себе обратить внимание.

В начале своего «Ответа» весьма уважаемый Автор отмечает «два существен­ных момента» (бОо OTOi/eia) в позиции Синода Русской Церкви, которые нашли отражение в критикуемом им документе: во-первых, это стремление «подорвать значение Равеннского документа», а во-вторых, попытка «оспорить первенство Вселенского патриархата в православном мире».

Что касается первого заявления, то Автору наверняка известно, что Москов­ский Патриархат еще раньше выразил свое отношение к последним документам Совместной православно-католической комиссии по богословскому диалогу. В Постановлениях Освященного Архиерейского Собора Русской Православ­ной Церкви 2013 г. говорится: «Освященный Собор с озабоченностью отмечает расхождение подходов, проявляющееся в процессе развития общеправославно-

 

 

 

католического богословского диалога, а также возникающие сомнения в соот­ветствии его документов, посвященных теме соборности и первенства во Все­ленской Церкви, православной вероучительной и канонической традиции». Этим определением собора архиереев Русской Церкви значение Равеннского документа давно «подорвано», и Священный синод Русской Церкви в принятом им теперь документе естественным образом следует общему мнению епископа­та. Напротив, твердостью своей позиции Московский Патриархат вновь побуж­дает задуматься прочие братские православные Церкви, не ошибаются ли они в своих оценках тех согласительных документов, подписать которые сознательно отказались представители Русской Церкви.

Второе заявление — об «оспаривании первенства Вселенского патриарха­та» — выглядит явным недоразумением, поскольку в синодальном тексте чет­ко говорится: «Первенство чести в Православной Церкви на вселенском уров­не принадлежит Патриарху Константинопольскому как первому среди равных Предстоятелей Поместных Православных Церквей». Возможно, Автор имеет в виду оспаривание не самого преимущества чести Константинопольской Церкви, всегда признававшегося и почитавшегося Русской Церковью, а оспаривание той его интерпретации, на которой настаивает Константинопольский патриархат. Если это так, то Русская Церковь на протяжении весьма долгого времени выска­зывала и продолжает высказывать свое несогласие с этой интерпретацией, поэто­му странно из раза в раз с подчеркнутым недоумением отмечать этот факт.

В своем «Ответе» уважаемый Автор подвергает разбору не весь синодальный документ, но лишь два основных отклонения документа от признаваемого Ав­тором магистральным понимания первенства в Церкви, а именно: 1) «введение двух различений в понимании первенства», каковыми, по словам Автора, явля­ются различение «экклезиологического и богословского первенства», и 2) «раз­личение разных уровней структуры Церкви».

В тексте «Ответа» проводится идея о том, что первенство является катего­рией божественного бытия (Бог есть первый) и имеет место во внутритроичных отношениях (Отец есть первый), что Автор и выражает с помощью понятия «бо­гословское первенство» (0boZoyik6 npWTciov). «Экклезиологическим» Автор име­нует первенство, сложившееся в процессе формирования церковной структуры как неотъемлемый иерархический институт. Поскольку, по мысли Автора, Цер­ковь есть «явление жизни в Троице», то и в ее земном устройстве «богословское первенство» должно было непременно найти отражение в виде соответствую­щего церковного служения, которое тем самым следует считать богоустановлен­ным принципом церковного устройства. Проще говоря: первенство в Церкви есть проекция первенства, присутствующего в божественной реальности. Имен­но это Автор подразумевает, говоря о единстве богословия и церковной жизни, которое, в его представлении, синодальный документ рискует разрушить.

Приведенная мысль хорошо известна из трудов митрополита Иоанна (Зизи- уласа), на которого в данном случае и ссылается Автор. Представители Констан­тинопольской Церкви ставят в основу своих построений достаточно спорную идею о первенстве как имеющем место в божественном бытии и поэтому крайне болезненно реагируют на любые попытки понизить его метафизический статус. В синодальном документе, разумеется, не оставлен без внимания столь важный, можно сказать отправной, вопрос, но решается он здесь иначе. Первенство хотя и признается «одним из основополагающих принципов устроения» Церкви, все же является, по мысли синодального документа, «исторически сложившим­ся»: это принцип устроения Церкви, «совершающей историческое странствие в этом мире» и «пребывающей в этом веке». В ответ на попытки придать пер­венству статус явления божественной реальности в документе четко говорится, что «первенство чести римских епископов имеет характер человеческого, а не божественного установления». Тем самым синодальный документ противопо­ставляет идеям митрополита Иоанна (Зизиуласа) более авторитетную традицию, выраженную в Окружном послании Восточных патриархов 1848 г., где «преиму­щества» отдельных кафедр понимаются как «данные не Господом, а отцами», а также опирается на традицию русской школы канонического права, один из ведущих представителей которой А. С. Павлов резонно утверждал, что «ни пап­ство, ни патриаршество не стоит в генетической связи с догматическим учением о существе Церкви и основаниях ее внешнего устройства»^[3].

Высказанные Автором идеи о первенстве Бога и первенстве в Боге звучат несколько настораживающе. Более того, если говорить о первенстве Бога в кон­тексте ветхозаветных реалий с большой долей условности еще и можно^[4], то гово­рить о первенстве в Боге вовсе некорректно. Вот что пишет Автор:

Для полного понимания новоявленной точки зрения Московского Патри­архата следует рассмотреть, что бы все это означало, если отнести и при­менить это к внутритроичной реальности, подлинному источнику всякого первенства («Так говорит Господь, Царь Израиля, и Искупитель его, Го­сподь Саваоф: Я первый» (Ис 44. 6)).

Первое, что бросается в глаза в приведенной цитате, — то, что Автор соот­носит с «внутритроичной реальностью» (£v5oTpia5iK^v npaYpaTiK6inTa) — ведь именно так он говорит — слова, которые не относятся к Богу в Самом Себе. Го­сподь — имя Божие, поэтому слова «Я — первый... и кроме Меня нет Бога» рав­ным образом относятся ко всем Лицам Святой Троицы, а значит, «первым» яв­ляется и Отец, и Сын, и Святой Дух. Толкуя эти слова, святой Афанасий говорит о Сыне: «как Отец есть первый, так и Он первый» (&оп8р д пат^р прштбд £miv, о^тюд ка1 айтбс; прштбд £miv)^[5]. То же самое о Сыне говорит и святой Амвросий: «Он — не второй, потому что Он — первый» (hic ergo non est secundus, quia primus est)^[6]. Но ведь рассуждение о «первенствовании» Сына мы находим и у апостола Павла: «И Он — прежде всего... Он — начало», а потому и уместно «Ему стать во всем первенствующим» (tva Y^vnTai Ev naoiv аВтдд лрегтегек) (Кол 1. 17-18). Таким образом, приведенные Автором слова о том, что Бог-Троица есть первый, вовсе не означают того, что в Боге-Троице есть первый, и относятся к другому плану божественного бытия. Однако Автор будто бы не замечает здесь никакого несоответствия и тут же говорит, что первый есть и в Самом Боге, именуя первым в Троице Бога Отца:

Издревле и систематически Церковь воспринимала Лицо Отца как Первое («монархия Отца») в общении лиц Святой Троицы.

Автор конечно же знает о порядке (т&^|д) Лиц Святой Троицы, поскольку дальше сам говорит о «порядке богословия» (тй£|д 0EоХоY^ag), но создается впе­чатление, что он забыл, что, по учению отцов, этот порядок есть порядок не чис­ловой, а логический, а потому в нем нет ни первого, ни второго, ни третьего. Вот что говорит об этом порядке Константинопольский патриарх Геннадий II: «Мы не говорим и не могли бы никогда сказать, что Отец — первый, или Сын — второй, или Дух Святой — третий»^[7]. «Именую Отца первым, но не в смысле, что Отец есть первый, но только что Он есть Отец. И после Отца Сына исповедую, но не говорю, что Сын — второй, но только что Он — Сын Отца. И подобным же образом исповедуя после Сына Духа, не говорю, что Дух — третий или второй после Сына, но что Он Дух Божий и от Бога»^[8].

Другой константинополец — прп. Симеон Новый Богослов — составил целое сочинение «против тех, кто усваивает Отцу первое место» (катй tov Ti0Ep.£vov тд npffiTOV Eni тов Патрдд), где писал, что нельзя ни помыслить, ни сказать, что «в нераздельной и неслиянной Троице есть первое, или второе, или третье, боль­шее или меньшее». «Отец — не первый, хоть Он и причина Сына, и Сын — не вто­рой, хоть Он и от Отца, и Дух Святой — не третий, хоть Он и от Отца исходит»^[9]. «Если Всесвятая Троица была, и есть, и всегда будет нераздельной и все произ­вела из небытия, кто, скажите мне, научил, кто выдумал меры и степени в Ней, первое и второе, большее и меньшее?» «Ведь измерять неизмеряемое, говорить невыговариваемое и произносить непроизносимое — предприятие сомнитель­ное и опасное»^[10].

Итак, в Троице нет первого. Но есть ли в Троице первенство? Следуя тексту Автора, мы должны были бы признать, что нет, поскольку он сам утверждает, что первенство «не существует без и независимо от Первого». Но хотя нам и близок такой вывод, мы позволим себе не согласиться даже с этой логикой. Ведь Автор рассуждает так: где нет первого — там нет и первенства, но правильнее будет ска­зать: где нет второго — там нет и первенства, поскольку первенство есть, очевид­но, категория отношения: первенствовать, то есть быть первым, можно только по отношению к кому-нибудь, поэтому для того, чтобы был первый, нужен и вто­рой, по отношению к которому первый будет иметь первенство. А поскольку в Святой Троице нет ни первого, ни второго, то в Боге нет и первенства.

Более того, в описанной логике не вполне правильно будет говорить и о пер­венстве Самого Бога. Ведь для того чтобы Богу первенствовать, нужен кто-то второй, которого мы могли бы сопоставить с Богом и по отношению к которому Бог мог бы быть первым. Но нет такого второго, — «Я первый и Я после того, и кроме Меня нет Бога»^[11], — а значит, и Богу не перед кем первенствовать, в ряду с Ним нет никого больше. Эти слова следует понимать не как указание на то, что Бог — численно первый, но на то, что Он не вписывается ни в какой порядок, Он есть ни с чем не сопоставимый Абсолют: «ибо кто как Я?» (Ис 44. 7)^[12]. Бог в Писании не просто «первый», но единственный, одновременно и «первый и после того». Именно поэтому, как нам кажется, не стоит говорить о первенстве Бога, поскольку таким образом мы начинаем счислять Бога и, подыскивая вто­рого по Нем, ставить Творца в один ряд с Его творением, что абсурдно, или же предполагать иного бога, что и вовсе нечестиво^[13]. Либо нужно развивать отвле­ченную идею «первого без первенства», то есть использовать указание «первый» вне числового значения, понимая при этом, что такой подход будет излишним, поскольку для выражения идеи логического предшествования Бога существуют более традиционные и более подходящие с точки зрения языка средства.

Тем не менее Автор, не понимая, как далеко он заходит, наименовав Отца «Первым», естественным образом учит уже и о Его первенстве в Троице. Вот как он рассуждает о том, что Отец имеет первенство, а не «получает» его от других Лиц:

Если мы согласимся с логикой рассматриваемого нововведения Москов­ской Церкви, мы должны будем прийти к выводу, что Бог Отец Сам не яв­ляется безначальной причиной божественности и отцовства... но становит­ся получателем Своего «первенства». Но тогда откуда? От остальных Лиц Святой Троицы? Но как можно допустить подобное, не нарушая порядка богословия, как пишет святой Григорий Богослов, или, что еще хуже, без переворачивания — скорее даже без «смешивания» — отношений Лиц Свя­той Троицы? Разве может Сын или Святой Дух «предшествовать» Отцу?

Не станем спрашивать Автора, подразумевает ли поставленный им вопрос то, что он полагает, будто Отец как Причина «предшествует» Сыну и Духу^[14]. Про­сто обратим внимание на искреннюю убежденность Автора в том, что первое место Отца в «порядке богословия» автоматически наделяет Его первенством в Троице.

Ключевым же высказыванием Автора, позволяющим осознать его мысль в полноте, являются следующие слова:

из отцов сам Богослов говорит о монархии и первенстве Бога и Отца.

Автор открытым текстом говорит о двух первенствах: первенстве Бога и пер­венстве Отца и, более того, приписывает подобную идею самому свт. Григорию Богослову. Сразу же отметим, что святой отец нигде не говорил ни о «первенстве Отца», ни даже о «первенстве Бога», поэтому оставим эти слова на совести Ав­тора — впрочем, как и его же слова о том, что «Церковь издревле воспринимала Лицо Отца как Первое», что в неменьшей степени не соответствует действитель­ности. Но тут Автор возразит нам и скажет, но ведь свт. Григорий называет и Бога «первой причиной»^[15], и Отца также «первой причиной» (прйтп ahta) в Троице^[16], Бога он называет «первой природой», «первым светом», «первым благом» и пр. На это мы ответим: все же покажи нам, где он называет Бога или Отца «первым» и говорит о «первенстве» Бога или Отца. Тогда Автор приведет нам такие слова свт. Григория: «[Не учи|... возводить Отца под некое начало, так чтобы нам не вводить нечто первее первого, из-за чего бытие первого разрушится»^[17]. Но и на это мы скажем, что мы хотим увидеть не числовые аналогии, а слова святителя о том, что Бог или Отец есть «первый» и что Бог или Отец имеют «первенство». И мы знаем, что Автор не найдет ничего подобного у великого Григория. Так что пусть не приписывает отцам своих мыслей!

Но похоже, Автор просто не видит разницы между «быть причиной» и «быть первым» и считает, что в идее монархии заложена и идея первенства. Наверное, стоит напомнить Автору, что в столь чувствительной области как учение о Свя­той Троице требуется предельная точность выражений и строгое следование вы­работанной Церковью терминологии. Как можно там, где из-за разницы в одну букву в слове шли жаркие споры и звучали анафемы, взять освященное тради­цией слово «единоначалие» и заменить его на какое-то «первенство», о котором применительно к Святой Троице ни отцы, ни соборы ничего не говорили? Впро­чем, может он развивает какое-то особое понимание первенства, имеющее убе­дительные триадологические основания?

Для ответа на этот вопрос нужно разобраться в том, что же имеет в виду Автор, говоря о «первенстве Бога и Отца». Однако сделать это оказывается не так просто, потому что сам Автор нигде не объясняет, что он подразумевает под «первенством», и нам ничего не остается, как сформулировать это за него, пред­положив, что первенство для него не есть просто обладание первым местом: ведь Автор, как мы помним, начал свой текст с заявления, что Русская Церковь яко­бы оспаривает «первенство Вселенского патриархата в православном мире», в то время как первое место Константинопольской Церкви в диптихах пока еще при­знается всей полнотой православия. Выходит, речь идет не о первом месте, а о чем-то большем: каких-то происходящих из обладания первым местом преиму­ществах, по всей видимости, властных или каких-то иных.

Но можем ли мы говорить о властных преимуществах одной Ипостаси в Троице над другими? Нет, потому что у Святой Троицы единая власть! Можем ли мы допустить преимущества чести одной из Ипостасей перед другими? Нет, по­тому что Православная Церковь учит о едином поклонении Святой Троице. Мо­жет быть, Автор имеет в виду какие-то функциональные преимущества, будь то преимущество действия, инициативы, служения, но и такие представления не­приложимы ко святой, единосущной и нераздельной Троице, имеющей единую волю, единое действие и единое бытие. Ясно, что нет и не может быть никаких преимуществ одной Ипостаси Троицы по отношению к другим, поскольку как только мы внесем хоть что-то в Троицу, отличающее одну Ипостась от других, помимо нерожденности, рожденности и исхождения, мы разрушим вышеесте- ственное единство и впадем в многобожие, чего да не будет! А значит, как бы мы ни понимали первенство, в Троице нет для него абсолютно никакого места. Эта категория к Богу неприложима^[18]. Поэтому все рассуждения греческих бого­словов о «богословском первенстве» лишены оснований и могут быть спокойно оставлены нами без внимания как какое-то модернистское недоразумение.

Но мы вправе и более серьезно отнестись к рассуждениям Автора о двойном первенстве и спросить его, как соотносится его утверждение о первенстве Отца с его же словами о первом епископе в церковной иерархии, не имеющем себе равных, о чем он пишет дальше в своем тексте? Хочет ли он сказать, что и Отец, якобы имеющий первенство в Троице, также является «первым без равных» и не равен равночестным и равнодостойным Ему Сыну и Духу?^[19] Полагает ли Ав­тор, что подобно тому, как «первенствующий» Бог есть «первый и последний и кроме Него нет Бога», так и первенствующий в иерархии епископ есть первый и последний, и нет другого такого епископа, кроме него? Такому полету мысли позавидовал бы сам Папа Римский!

Очевидно, что эти и подобные им вопросы вызваны тем, что греческие бо­гословы усматривают первенство там, где его нет и быть не может, и на самом деле осуществляют обратную процедуру, а именно пытаются вписать в боже­ственную реальность категорию, описывающую земную иерархию и челове­ческие отношения. Внося в божественную жизнь реалии этого мира, они есте­ственным образом приходят к неподобающим выводам, если не сказать ничего большего. В итоге первый тезис Автора о том, что синодальный документ вводит различение между «экклезиологическим и богословским первенством», оказы­вается не только неубедительным, но просто не имеющим смысла.

Можно теперь перейти ко второй идее синодального документа, отмечаемой Автором, а именно к «разделению различных экклезиологических уровней». «Именно в этом, — по его мнению, — заключается основная нагрузка текста». По словам критика, в документе Московского патриархата проводится мысль о том, что «три уровня и соответствующие им три первенства не могут сравнивать­ся между собой, как это сделано в Равеннском документе в опоре на 34-е Апо­стольское правило». Хоть Автор и не продолжает свое рассуждение дальше, по­зволим себе остановиться на сделанном им упреке и сказать несколько слов в защиту синодального текста.

Ключевой идеей Равеннского документа^[20] является «различение трех уров­ней церковных институтов» («уровня местной Церкви вокруг своего епископа, регионального уровня, включающего несколько соседних местных Церквей, и вселенского уровня, объемлющего все местные Церкви» (17) и утверждение, что на каждом из этих уровней существует первенство: «первенство на всех уров­нях является практикой, прочно закрепленной в канонической традиции Церк­ви» (43). Согласно документу на каждом уровне существует — первый епископ: на местном уровне — это сам правящий архиерей, «протос и глава местной Церкви» (20); на региональном уровне — первый епископ, о котором говорит Апост. 34 (24): на вселенском уровне — первый епископ в каноническом по­рядке, засвидетельствованном древней Церковью (41). Однако подобная схема представляется весьма сомнительной.

Каноны говорят о «первом» епископе только в контексте устроения Церкви в отдельно взятой области (согласно Апост. 34 и Ант. 9 и 16), и нигде в канонах идея первого епископа не рассматривается в качестве универсального экклези- ологического принципа. Поэтому каноническое понятие «первенства» в изна­чальном и строгом смысле слова допустимо употреблять лишь применительно к «региональному» уровню церковной организации, но никак не к так называемо­му местному уровню, ни тем более к несуществующему с точки зрения канони­ческого права — «вселенскому» уровню.

Как мы уже указывали, само слово «первенство» подразумевает такой прин­цип иерархических отношений, при котором предусматривается несколько од­нородных главенствующих элементов, находящихся в определенном отношении друг к другу. Там, где есть первый, есть и второй, и третий, и т. д. Именно поэто­му идея первенства неотделима от принципа коллегиальности. Исходя из этого нет никаких оснований говорить о первенстве епископа в своей области юрис­дикции (епархии), т. к. его власть в ней носит характер строгого единоначалия и никак не связана с коллегиальными принципами управления. Епископ вовсе не «первый», а единственный и абсолютный владыка в своей епархии; коллегия пресвитеров, состоящая в его подчинении, находится на ином уровне церков­ной иерархии. По этой самой причине понятие «первенства» употребляется в канонической традиции только в отношении регионального лидерства, при на­делении епископов главных городов областей правами и особыми администра­тивными полномочиями в отношении окрестных епископов (но что особенно важно — не в отношении друг к другу). В этой связи абсолютно непонятно, на каком основании термин, описывающий в каноническом праве отношения между епископом областного центра и окрестными епископами, предлагается использовать для описания отношений между самими «первыми» епископами. Что позволяет составителям Равеннского документа утверждать, что и на все­ленском уровне «протосы должны признавать первого среди них» (10)?

Для описания особых прав и полномочий отдельных первых епископов в канонах и актах Вселенских соборов используется не понятие «первенства», для которого в греческом языке существует однозначный эквивалент — прютЕщу, а иное понятие — прЕовЕТа. С помощью именно этого термина описывается осо­бое положение Римской и Константинопольской кафедр (2 Всел. 3, 4 Всел. 28). Этот же термин получил дальнейшее развитие в формуле «преимущества че­сти» (прЕовЕТа трд Tippg). Такое словоупотребление вовсе не является случай­ным: отцы специально закрепили для описания преимуществ некоторых пер­вых епископов понятие, лингвистически не несущее в себе идеи первенства. В русской канонической традиции понятие прЕовЕТа традиционно передавалось как «преимущества», но никак не «первенство». Перевод понятия прЕовЕТа как «первенство» восходит к латинской канонической традиции, где прЕовЕТа при­менительно к положению римского епископа передавалось по большей части с помощью понятия primatus, и гораздо реже с помощью соответствующего анало­га — privilegia. Понятие первенства для описания отношений между главами по­местных православных Церквей является достаточно новым явлением. Напри­мер, в Дублинском соглашении 1984 г. Совместной православно-англиканской богословской комиссии, в состав которой входили и представители Константи­нопольского патриархата, еще говорится о том, что для описания «широкого ли­дерства» в Церкви англикане, как правило, пользуются понятием «первенство» (primacy = primatus), в то время как православные предпочитают понятие «стар­шинство» (seniority = прЕовЕТа)^[21]. В настоящее время этому принципиальному терминологическому различению перестали уделять внимание, а происходящая подмена понятий стала приводить к принятию православными богословами на­ряду с латинской терминологией и латинского понимания примата в Церкви. На самом же деле отсутствие терминологических средств для выражения идеи первенствования среди первых епископов (т. е. на «вселенском» уровне) как раз свидетельствует об отсутствии самой идеи вселенского примата в традиционной для Православной Церкви экклезиологии. Иными словами, если к местному уровню понятие первенства неприложимо по самой логике вещей (епископу не перед кем первенствовать на уровне своей епархии), то на так называемом все­ленском уровне это понятие не употребляется в каноническом праве. Поэтому попытка вписать разнородные явления в единую схему «трех уровней первен­ства» оказывается неубедительной. И отсюда следует вопрос к подписавшим Равеннский документ: неужели некорректная модель может стать основой для продуктивного богословского диалога?

Но вернемся к тексту Автора. Обозначив кажущееся ему неверным расхо­ждение синодального текста с идеями Равеннского документа, Автор не стал его разбирать, а сразу перешел к апологии совсем другой идеи — что «источником первенства является личность первоиерарха».

В качестве первого тезиса в пользу своего утверждения о личностном харак­тере первенства Автор приводит следующий аргумент:

В Церкви любой институт всегда ипостазируется в личности. Поскольку мы не встречаем безличных институтов, то мы не можем воспринимать пер­венство без первоиерарха.

Эти слова звучат несколько странно из уст представителя Константино­польской Церкви, которая своим томосом 1850 г. признала автокефалию Церкви Греческого королевства, управлявшейся, согласно ее уставу, вовсе не личностью «первоиерарха», а многоличным институтом — синодом. Именно этот коллеги­альный орган Константинопольская Церковь «признала и провозгласила своим по Духу собратом». И не председателю этого синода Матерь-Церковь «предоста­вила все преимущества и все начальственные права, приличествующие высше­му церковному правительству» (тр &vo)T&Tfl ^xxZnoiaTixp &рхл), а именно своему коллегиальному «собрату» — синоду^[22]. Стоит ли напоминать и о том, что до того патриарх Константинопольский Иеремия III объявил «своим во Христе братом» Святейший синод Русской Церкви и признал за ним «право совершать и уста- новлять то же, что и четыре апостольских святейших патриарших престола»?^[23] Выходит, что первенство все же может принадлежать и коллективному органу, а значит, и предложенная Автором посылка теряет свою силу.

Однако Автор продолжает свою мысль дальше. Оказывается, «первенство ипостазируется в первом епископе на основании того места, местной Церкви, географического региона, предстоятелем которого этот первый епископ являет­ся». По словам Автора, существует «иерархия Церквей», в начале которой следу­ют «древние» патриаршие кафедры, авторитет которых утвержден Вселенскими соборами, следом за ними идут более поздние по происхождению, «новейшие» Церкви, не существовавшие во времена великих Вселенских соборов. Таким об­разом, в вопросе первенства решающим, оказывается, является то, какая кафе­дра является первой. И здесь Автор говорит следующее:

Долгое время в истории Церкви “первым епископом” был епископ Рима. После того как евхаристическое общение с Римом было прервано, “первым епископом” Православной Церкви является по канонам патриарх Кон­стантинополя.

На этом утверждении хотелось бы остановиться. Ведь если «первым еписко­пом» был римский, а первенство было «ипостазировано в его личности», то с его отпадением от Церкви и ипостазированное в его личности первенство должно было прекратить свое существование. Характерно, что Римский епископ, будто бы следуя данной логике, продолжает и вне общения с Православной Церко­вью настаивать на этом своем «вселенском примате», который принадлежит ему «ипостасно» и «на основании решений Вселенских соборов». А епископ Кон­стантинополя всегда был «вторым по нем», и только это второе место усвоено ему теми Вселенскими соборами, на которые Автор все время ссылается.

И ведь на самом деле никогда в эпоху Вселенских соборов епископ Констан­тинополя по канонам (xavovtxwg) — а ведь именно так говорит Автор — не был первым епископом, и никогда его город и Церковь не были первыми. Констан­тинопольский патриарх по канонам есть только второй епископ! О каком же пер­венстве патриарха Константинопольского говорит Автор? Какой Вселенский собор усвоил ему такой статус? Какой общецерковный орган легитимировал перенос первенства с отпавшего первого епископа на второго? Впрочем, да, есть такой «Вселенский» собор, в деяниях которого Константинопольский патриарх именуется столь искомым для Автора определением «первый» — это XII Все­ленский собор, он же IV Латеранский! В пятой его конституции «О достоинстве патриархов» сказано: «Обновляя древние привилегии патриарших престолов, с одобрения святого Всеобщего собора постановляем, что после Римской Церк­ви, — которая по распоряжению Господа обладает над всеми другими первен­ством надлежащей власти, как мать и учительница всех верующих во Христа, — да занимает первое место Константинопольская (Constantinopolitana primum), второе Александрийская, третье Антиохийская и четвертое Иерусалимская»^[24].

Во всяком случае, наблюдаемое ныне положение епископа Константинопо­ля во главе диптиха православных архиереев основано не на канонической нор­ме, а исключительно на обычае и добровольном признании такого положения другими предстоятелями. Так что если представители Константинопольской Церкви и дальше будут спекулировать на идее о «неподтвержденности решени­ями Вселенских соборов» новейших автокефалий, в том числе и автокефалии Русской Церкви, как это делает в своем тексте Автор, то, думаем, будет умест­но предложить вынести вместе с этим вопросом на обсуждение готовящегося Всеправославного собора и вопрос о необходимости подтвердить и тем самым канонически закрепить временно занимаемое Константинопольским патриар­хом после отделения Римского Папы от полноты православия первое место в диптихах. В этом случае будет весьма интересно услышать, какие аргументы будут приведены в пользу уделения первого места именно патриаршей кафедре древнего Константинополя.

Несколько слов нужно сказать и в отношении отмеченной выше достаточно странной идеи о разном достоинстве архиереев, высказанной еще в 1950 г. про­топресвитером Александром Шмеманом^[25] и с тех пор часто повторяемой пред­ставителями Константинопольского патриархата. Как пишет Автор,

В отношении священства все епископы равны, но они не являются равны­ми и не могут быть равными в качестве епископов конкретных городов... Не все поместные Церкви равны по порядку и рангу (Sry eivai oXai al ката ronoug 'Ezz/.poiai ioai ката тру та^гу zal ката тру a^ay).

Хотя Автор и не продолжает свою мысль до конца, но она понятна: патри­арх Московский не равен Константинопольскому «по порядку и рангу» (катй тру т&^гу zal тру &^lav). По этому поводу можно вспомнить, что в деянии Кон­стантинопольского собора 1593 г. об учреждении Московского патриархата будто бы специально для нашего случая сказано, что патриарх Московский «равен по рангу и достоинству» (ioov тр тб^гт zal тр &^la) всем четырем его со­братьям, Восточным патриархам, а значит, и Константинопольскому^[26]. Та же мысль о равенстве патриархов содержится и в послании патриарха Констан­тинопольского Анфима VII 1895 г., где сказано, что «епископ Римский равно­честен (loOnpog) епископу Константинопольскому и епископам остальных Церквей»^[27]. Уместно напомнить и слова составителей авторитетного для тради­ции Константинопольской Церкви памятника — «Опровержения на протест пяти геронтов»:

Духовные пастыри Церкви по святым канонам являются равносильными (looSivapoi) не только в вопросах вероучительных, но и в делах админи­стративных. все они братья равноправные (opoonovSoi) и представите­ли «народа святого», то есть христоименитой полноты, имеющие равный голос (1оо^ПФО|) в священном совещательном органе Церкви, все они имеют равное право (ioov Sizalropa) заседания на соборах и одинакового участия во всех без исключения общих делах Церкви, и единое различие (poyp Siazpioig) между ними состоит в порядке иерархии (гу тр та^ы трд

 

 

'lepapx(ag), который проистекает не из какого-то божественного права, но из причин совершенно внешних и политических^[28].

Несложно увидеть, что приведенные свидетельства вступают в прямое про­тиворечие тому, что утверждает Автор, а значит, одна из двух представленных позиций является неверной. Заметим при этом, что на протяжении всего своего текста Автор постоянно обвиняет Синод Русской Церкви в отступлении от тра­диции: четырежды он употребляет понятия «нововведение» (кагуотор(а) и «но­воявленный» (кооофО'Л'рс) по отношению к позиции Московского патриархата. Однако из сопоставления утверждений Автора с приводимыми нами повсюду примерами, характеризующими традиционную позицию святой Константи­нопольской Церкви, нетрудно усмотреть, что данные упреки впору обратить в адрес самого обвинителя.

В конце своего текста уважаемый Автор высказывает определенные опа­сения:

... в последнее время мы наблюдаем использование некоего нового вида пер­венства, а именно первенства численности, на которое ссылаются те, кто сегодня оспаривает каноническое вселенское первенство Матери-Церкви.

Хотя, как уже было сказано, никто не оспаривает преимущества чести, усво­енные Вселенскими соборами Константинопольскому патриарху, опасения Ав­тора вполне справедливы. Они подтверждаются присутствием широко распро­страненного убеждения, которое разделяет и пишущий эти строки, в некоторой не-историчности претензий Константинопольского патриархата на лидерство в Православной Церкви. Возможно, «некие новые виды первенства» возникают не потому, что кто-то их специально продвигает, а просто потому, что «старые виды первенства» перестают вписываться в ту новую ситуацию, в которой суще­ствует мировое православие.

Более того, мы согласны с уважаемым Автором, что проблема «новых ви­дов первенства» нуждается в обсуждении, но вот с чем мы никак не можем со­гласиться, так это со словами о «каноническом вселенском первенстве Матери- Церкви». Ведь «каноническим» это «первенство», как было уже сказано выше, признано быть не может, поскольку не закреплено никакими канонами. «Все­ленским» оно быть не может, поскольку мы не понимаем, что это такое, да и не слышали до сих пор ни о каком вселенском первенстве. И наконец, Констан­тинопольская Церковь вообще не может претендовать ни на какое первенство, поскольку единственное, что признали за этой второй кафедрой мирового пра­вославия Вселенские соборы, было не первенство (прютйоу), а преимущества (прЕовгТа). Поэтому все нынешние попытки провозгласить некое вселенское первенство в Церкви представляются нам весьма далекими от православной традиции, а современная аргументация этой новоявленной теории со стороны греческих авторов больше походит на какую-то нумерологию. Страшно даже по­думать, куда может завести такое «богословие».

18 марта 2014 года

 

---

 

^[1]         26 декабря 2013 г. на заседании Священного синода Русской Православной Церкви был принят документ «Позиция Московского Патриархата по вопросу о первенстве во Вселен­ской Церкви». Вскоре после этого, 7 января 2014 г., на официальном сайте Константинополь­ской Церкви был опубликован «Ответ на “Позицию Московского Патриархата по вопросу о первенстве во Вселенской Церкви”», подписанный именем митрополита Прусского Елпидо- фора (Ламбриниадиса). Публикуемый ныне текст был написан в марте 2014 г., однако по ряду причин автор не смог тогда же придать его огласке. Сейчас, когда острота дискуссии относи­тельно спала, автор все же решился опубликовать свои соображения уже не столько в целях полемики, сколько ради чисто академического интереса.

 

 

^[2]         Primus sine paribus: AnavTnoig elg to nepi притеюи mpevov too naTpiap/efou Moo/ag. Too Seeao^iMTaTOU Мптропо^тои npooong к. ТАл1боф6роо. Текст доступен на нескольких языках на официальном сайте Патриархата: http://ec-patr.org.

 

 

^[3]         Павлов А. Теория восточного папизма в новейшей русской литературе канонического права. М., 1879. С. 23.

 

 

^[4]         В Ветхом Завете часто говорится о богах других народов, которым противопоставляется истинный Бог Израиля (см., напр.: Втор 4. 7; 32. 37; Пс 95. 5; Ис 36. 18; Иер 2. 28 и др.). В этом контексте слова Господа, приводимые пророком Исаией: «Я — первый... и кроме Меня нет Бога» (44. 6), можно понять как сопоставление Яхве с «другими богами». В Новом Завете о языческих «богах» прямо сказано, что они «по природе не боги» (Гал 4. 8), а потому и сопо­ставление Бога с ними неуместно.

 

 

^[5]         Athanasius Alexandrinus. Oratio III contra Arianos 6. Вот более подробное его рассуждение: «Посему, когда Отец именуется “единственным Богом” и говорится, что “Бог един”, и “Я есть, и кроме Меня нет Бога иного”, и “Я первый и Я после того”, то все это говорится справед­ливо, потому что Бог один, единственный и первый. Но говорится это не в отрицание Сына. Да не будет! Потому что и Он в едином и в единственном, и в первом, будучи единственным Словом, Премудростью и Сиянием единого и единственного, и первого. Но и Сам Он есть первый и “полнота” первого и единственного “Божества”, будучи всецелым и совершенным Богом. Следовательно, не в отношении Него это говорится, но в опровержение того, что есть другой такой же, как Отец и как Его Слово» (Ibid.).

 

 

^[6] Ambrosius Mediolanensis. De institutione virginis 10. 64.

 

 

^[7]         Ов <pau;'-v toivuv АцеТд овбг фаащг^ av поте, oti о ПатАр eotl прйтод, fl бевтерод о Yiog, fl TpiTov тд Шевца тд ayiov (Gennadius Scholarius. Tractatus de Processu Spiritus Sancti II // Oeuvres completes / L. Petit, ed. P., 1929. T. 2. P. 338).

 

 

^[8]         Лгуи ^dv obv npfflrov тдv Патгра^ aW ов Хгуи бт1 прйтдд гот^ 0 ПатАр, аХХа ^ovov бтг ПатАр гот1. Kai цета тдv Патгра тдv Yidv дцо^оуй, аХХ' ов Хгуи бтг бевтердд гот^ 0 Тюд, аХХ' бт1 ^dvov Yidg гот1 тов Патрдд. Kmi цета тдv Yidv дцо£ид тд Шевца d^o^oyfflv, ов Хгуи бтг то Шевца тр^тоv гот^, fl бевтероv тов Yiob, аХХ' бтг Шевца еот1 тов 0еов кai гк тов 0еов (Ibid. P. 340).

 

 

^[9]         Овте д ПатАр прйтод, zav аллод тов Yiob, овте бевтерод д Yidg, zav гк тов Патрдд, овте трл^ тд Шевца тд aytov, zav гк тов Патрдд гкпоревптаь (Ibid. 124-126 // SC 122. P 106).

 

 

^[10]         Ibid. 26-29, 70-72 // SC 122. P. 98, 102.

 

 

^[11]         Синодальный перевод этого стиха соответствует еврейскомутексту (11ПП8 ’281 1^81. ’38), в то время как греческие отцы цитировали этот стих в переводе LXX, где он звучит: «Я первый и Я после [всего] того» (eyw прйтод ка! ёуй цета таша, аз первый и аз по сих).

 

 

^[12]         Именно этот стих святой Василий приводит, говоря о необходимости «благочестиво счислять» Ипостаси Святой Троицы: «Мы счисляем не чрез сложение, от одного делая на­ращение до множества, и говоря: одно, два, три, или: первое, второе, третье. “Аз Бог первый, и Аз по сих”. О втором же Боге никогда не слыхали мы даже доселе» (Basilius Caesariensis. De Spiritu Sancto 18). Кстати, в связи с этой цитатой хотелось бы спросить составителей Равенн­ского документа, считают ли они допустимым говорить о «первом» в Троице, когда рассужда­ют, что «три лица Святой Троицы “счисляются”, как говорит св. Василий Великий, без таких обозначений, как “второе” или “третье” лицо, подразумевающих умаление или субордина­цию» (the three persons of the Holy Trinity are “enumerated”, as St Basil the Great says, without the designation as “second” or “third” person»?) (Ravenna Document, 5).

 

 

^[13]        Впрочем, отцы позволяли себе говорить о «первенстве» Бога, но всегда имея в виду, что такое словоупотребление не означает сопоставления Бога и творения, но только абсолютное превосходство Бога над творением и над числом. См., например: Ambrosius Mediolanensis. De institutione virginis 10. 64: «Так вот, один Бог, одно имя, одно божество, одно величие. А значит, нет второго, потому что Троица — начало всего, и первенство Троицы — над всем. Поэтому — один и нет второго» (Unus itaque Deus, unum nomen, una pinitas, una maiestas. Nullus ergo secundus: quia principium omnium Trinitas est, et Trinitatis primatus super omnia est. Ergo unus et non est secundus). Заметим, что святой Амвросий говорит не «первенство Троицы во всем», но именно «над всем», то есть «выше всего».

 

 

^[14]        Ровно об этом уже сказал прп. Симеон: «Если же ты хочешь сказать, что Отец прежде Сына, поскольку Сын рожден от Отца, и именно поэтому Отец больше Сына (pa^Xov Kai pdZova), то на это я тебе скажу, что Сын прежде Отца. Ведь если бы Он не родился, то и Отец не назывался бы Отцом. Но если ты в принципе ставишь Отца впереди Сына и называешь Его первым как причину рождения Сына, то [в таком понимании] я отвергаю, что Он есть причина Сына. Потому что такой ход мысли подразумевает, что Сына не было до того, как Он родился.» (Symeon Neotheologus. Oratio theologica I 33—40 // SC 122. P. 99—100).

 

 

^[15]         De theologia (orat. 28) 13.

 

 

^[16]         De spiritu sancto (orat. 31) 14.

 

 

^[17]   «цг|тг чпо apxiv noieiv tov Патера, iva in'] той притои ti nprnov паа/сг/ошп', ой ка1 то elvai прити nepiTpanfoeTai» (In laudem Heronis philosophi (orat. 25) 15).

 

 

^[18]        О бессмысленности рассуждений о «первом» в Троице говорит и прп. Симеон: «О бо­жественном же и несуществующем существовании, нерожденном рождении, неипостасной ипостаси, сверхсущностном осуществлении, — не знаю даже, что еще добавить, — тот, кто говорит “первый”, должен тогда назвать и “второго”, и “третьего”, но такой способ выраже­ния в приложении к Всесвятой Троице лишен всякого смысла» (Symeon Neotheologus. Oratio theologica I 65-70 // SC 122. P. 101-102).

 

 

^[19]        Если Автор желает усматривать параллелизм между порядком Лиц Святой Троицы и ие­рархией епископов, то в таком случае ему следует избегать всего, что привносит неравенство в отношения епископов, и признать, что между епископами нет никакой иерархии достоинств и что «первый» епископ ничем не «больше» других епископов, и его права и привилегии по от­ношению к своим собратьям, а никак не властные полномочия, происходят из добровольного «сыновнего» послушания ему остальных архиереев как своему предстоятелю. Недопустимо будет в таком случае усматривать в иерархии епископов и какую-то субординацию, но опять же свободное подчинение равнодостойных архиереев одному из них ради блага и единства Церкви. Иными словами, есть только два пути: либо говорить, что иерархия епископов яв­ляется слабым отражением вышеестественного внутритроичного порядка, и тогда считать всех епископов равночестными и равнодостойными подобно Лицам Святой Троицы, либо настаивать на разном достоинстве епископов, но уже не подводить сюда триадологических оснований.

 

 

^[20]   Joint International Commission for the Theological Dialogue between the Roman Catholic Church and the Orthodox. Church Ecclesiological and Canonical Consequences of the Sacramental Nature of the Church. Ecclesial Communion, Conciliarity and Authority. Ravenna, 13 October 2007.

 

 

^[21]        «На протяжении всей истории Церкви, начиная с Нового Завета, можно наблюдать раз­личные модели широкого лидерства (wider leadership). Англикане, как правило, определяют их как уровни “первенства” (levels of “primacy”), в то время как православные в основном предпочитают говорить о порядке старейшинства (order of “seniority”) (прЕовЕТа)» (Anglican- Orthodox Joint Doctrinal Commission. The Dublin Agreed Statement 1984, § 21) [URL: http://www. anglicancommunion.org/media/103812/the_dublin_statement.pdf].

 

 

^[22]        Еилпо'ца Tffiv ©etov za^ 'Iepffiv zavovwv Tffiv te Ayiwv zai паугифтщиу АпоотоХиу za^ Tffiv iepffiv Olzou^Evizffiv xai Tontzffiv SuvoSmv xai Tffiv ката цгрод AYtov Патгриу / Г. А. РаШ|, M. 11от/.г|. A9f|vr|oiv, 1855. Т. 5. 2. 182, 184.

 

 

^[23]         Ibid. 2. 160-161.

 

 

^[24]        Concilium Lateranense IV (1215). Constitutio V: De dignitate Patriarcharum // Conciliorum Oecumenicorum decreta / J. Alberigo et al., eds. Bologna, 1973³. P. 235.

 

 

^[25]        «В плане междуцерковного канонического строя Вселенской Церкви... епископы как раз не равнодостойны: Тульский епископ не равнодостоин с Патриархом Московским, ибо один есть “суффраган”, а другой “примас”. Патриарх же Московский как патриарх (а не как епи­скоп) не равнодостоин с Патриархом Александрийским, ибо в церковном строе и чине один занимает пятый престол, а другой — второй» (О неопапизме // Церковный вестник Западно­Европейского Православного Русского Экзархата. Париж, 1950. № 5(26) = Шмеман А., прот. Собрание статей. 1947—1983. М.: Русский путь, 2009. С. 348). На самом деле эта идея восходит к трудам римских пап, св. Льва Великого, Геласия и иных, на которых и стоит ссылаться грече­ским богословам, чтобы было ясно, какой традицией они вдохновляются и куда на самом деле устремлены их взоры. См., например: «У них (т. е. священников) достоинство хотя и общее, однако не такой же всеобщий ранг (cum dignitas sit communis, non est tamen ordo generalis), по­скольку и среди блаженнейших апостолов при сходстве чести было некое различие власти (dis- cretio potestatis), и хотя избранность была равной, только одному было дано выдаваться среди всех (ut ceteris preemineret). Из какового примера также возникло и различие епископов, и великим предназначением было предусмотрено, чтобы не все присваивали себе все, но были в каждой провинции те, которые среди своих братьев имеют [право] первого приговора. И опять же, чтобы те, кто поставлен в более крупных городах, принимали на себя более обширную за­боту, и через них забота о вселенской Церкви стекалась к единому престолу Петра, и ничто никогда не противилось своей главе» (Leo Magnus. Epistola 14. 11 // PL 54 676).

 

 

^[26]         «Aizaiov oPv zpivro zal тру aYiav таотру zal peYaXpv oivoSov zpiveiv agiffl... aSe^Qov тг eivai zal XeYeoOai тюу 6p9o6ogrov патршрхюу ргта таотрд трд enrovupiag, oporaYP zal oivOpovov, ioov тё тр та'ф'т zal тр agla» (Фонкич Б. Л. Акт Константинопольского собора 1593 г. об основании Московского патриархата // Он же. Греческие рукописи и документы в России в XIV — нач. XVIII в. М., 2003. С. 395).

 

 

^[27]         «... o Рюцрд eortv eniozonog loonpog тф eniozonffl трд EzzXpoiag KrovoтavтlvouпбXгrog zal wig тюу aXXrov EzzXpoifflv» (EYzozXiog Патршрх^р zal SuvoSizp ёпюто^р прод тобд 1грготатоид zal ©toq^eo™™^ ev Хрютф aSeXQoitg MpтpoпoX^тag zal Eniozonoug zal тоу nepl абтобд lepov zal eoaYP zXppov zal anav то гшгвё? zal 6p9o6ogov п^рргора то® ^готатои AtootoXizoo zal пaтplapхlzoб ©povou KrovoтavтlvouпбXгrog. Ev KrovoтavтlvouпбXгl, 1895. 2. 12).

 

 

^[28]         Avaozeu^ ж б1ацартирт|огид Tfflv птт SuvoStzfflv. Tv KravoTavTivounoXei, 1859. 2. 17.