Постмодернистская религиозно-философская библиотека

Митрофанов А. Ю. Рецепция итало-византийского церковного права сквозь призму латинских канонических собраний IV–V вв.

На основе материала латинских канонических собраний в статье анализируется значение, которое имели нормы церковного публичного права ранневизантийской эпохи IV—V вв. в процессе становления римской кафедры в качестве канонического лидера Западной церкви.

Ключевые слова: каноническое право, канонические сборники, италийские со­боры, Дионисий Малый, папа Геласий, Юстиниан.

Проблема, вынесенная в название статьи, представляется необычайно важной не только для истории источников канонического права, но и во мно­гом открывающей сложнейший спектр взаимоотношений между Римской и Кон­стантинопольской Церквями в ранневизантийский период. Понять внутреннюю логику этих отношений, вероятно, невозможно без осмысления того, какое зна­чение имело правовое и общественное наследие эпохи первых четырех Вселен­ских Соборов, предшествовавшей падению Западной Римской империи (а точ­нее, по словам А. А. Васильева, падению западной части Римской империи) для последующего исторического развития Римской и Контантинопольской Церк­вей. В связи с этим возникает вопрос о наличии рецепции ранневизантийского права в юридическом сознании италийского общества в эпоху, когда военно­политическое присутствие Византии в Италии было восстановлено и сохраня­лось хотя бы частично вплоть до середины VIII в. Какую роль играли нормы так называемого церковного публичного права ранневизантийской эпохи IV-V вв. в процессе дальнейшего становления римской кафедры в качестве каноническо­го лидера Западной церкви? Вступали ли они в противоречие с устремлениями римских епископов к главенству в Западной Церкви, или ранневизантийское ка­ноническое наследие, воспринятое Римом, было адаптировано и поставлено на службу этим устремлениям?

Андрей Юрьевич Митрофанов — кандидат исторических наук, старший преподаватель Санкт- Петербургского государственного университета и преподаватель Санкт-Петербургской право­славной духовной академии.

Эти вопросы, бесспорно, требуют серьезного изучения, однако на подсту­пах к нашему исследованию представляется необходимым определить конкрет­ный объект, рассмотрение которого позволит в будущем ответить на поставлен­ные вопросы. По мнению выдающегося церковного историка рубежа XIX-XX вв. аббата Л. Дюшена, любое исследование, касающееся церковно-исторической проблематики, предполагает осуществление не только формального анализа тех или иных событий, но и выявления живой церковной традиции. «Мне кажется, - писал исследователь, — что первая обязанность, когда приступают к исто­рии поместной церкви, заключается в том, чтобы осведомиться о ее традициях и ясно определить их значение. Традиция, если таковая существует, должна быть краеугольным камнем. Однако она присутствует не всегда; и часто вместо нее предлагают фикции, которые, правда, прошли через множество веков, коих, од­нако, не меньше, чем фикций. Отделить доброе зерно от плевел в этой области — не всегда легкая задача»^[1]. Именно для выявления живой церковной традиции и, в частности, традиции церковного права — как собственно канонического, так и обращенного к проблематике государственного права, касающейся церковной жизни, — необходимо обратиться к источникам, донесшим до нас эту традицию. Изучая прежде всего рукописное наследие, представляется возможным выявить процесс рецепции, т. е. процесс восприятия и наследования императивов ран­невизантийского церковного права последующими поколениями политических деятелей и юристов церковной Италии, определить значение этих императивов для развития юридической мысли в период раннего Средневековья.

Одним из наиболее богатых и значительных собраний латинских канони­ческих рукописей, позволяющих решить задачи намеченного выше исследова­ния, является собрание манускриптов, принадлежащее Французской националь­ной библиотеке (BNF). Парижская коллекция возникла еще в XVII в. благодаря таким выдающимся историкам канонического права, как Ж. Сирмонд, Э. Ба- люз, Ф. Квеснелл, которые, в основном, ограничивались деятельностью по из­данию отдельных памятников из наиболее полных рукописей. В XIX столетии рукописи парижского канонического собрания были систематически описаны и проанализированы с точки зрения содержания таким прославленным исследова­телем, как Ф. Маассен в рамках принадлежащей его перу «Истории источников и литературы по каноническому праву». Совсем недавно, в 2003 г., парижское собрание канонических латинских рукописей было еще раз систематизировано трудами С. Рамбо-Буо. Следует отметить, что на основании описания Ф. Маас- сена и С. Рамбо-Буо стало возможным очень быстро определить круг тех кано­нических сборников, или, прибегая к греческому термину (в данном случае не аутентичному), тех номоканонов, которые являются сборниками италийского или североафриканского происхождения VI-VIII вв. и, будучи представленны­ми в многочисленных списках, хранящихся в собрании библиотеки, представ­ляют собой незаменимый материал для изучения процесса рецепции ранневизан­тийского церковного права в латинской канонической традиции. Рукописное со­брание Российской национальной библиотеки (RNB) также содержит несколь­ко весьма значимых канонических латинских манускриптов, учитывать которые представляется необходимым для успешного осуществления исследования ре­цепции итало-византийского церковного права в канонических сборниках ита­лийского происхождения.

Вопреки отдельным мнениям, встречающимся в историографии, на осно­вании исследования, осуществленного Ж. Годмэ, очевидно, что, несмотря на ин­тенсивные сношения между Римом и Константинополем, вплоть до появления в Риме где-то между смертью папы Геласия и лаврентиевской смутой (т. е. между 495 и 500 гг.) монаха-юриста Дионисия Малого, в Риме существовали латинские переводы только некоторых канонических грекоязычных документов — поста­новлений Никейского Собора, латинской редакции постановлений Сердикского собора 343 г., латинского перевода канонов Константинопольского Собора 381 г., первоначально на Западе не признававшегося Вселенским, а также переводов постановлений хорошо известных пяти поместных соборов IV в.: Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского и Лаодикийского. Эти переводы были осуществлены во второй половине IV в. в рамках трех канонических сбор­ников: «Collectio Vetus Romana», «Vulgata» и «Collectio prisca». Нужно отме­тить, что эти сборники, по всей вероятности, были распространены чрезвычай­но ограниченно даже в Италии, ибо они, с одной стороны, никак существенно не повлияли на дальнейшее бурное развитие италийских канонических коллекций (рукописи VI в. полностью самостоятельны), а с другой — каждая из них извест­на только по двум спискам^[2]. При этом исследователям совершенно не известны какие-либо канонические сборники Римской церкви V в., содержащие поста­новления собственно италийских соборов IV-V вв., акты которых доносили бы сведения о чрезвычайно бурной и жестокой политической борьбе, связанной с арианской смутой, вмешательством императорской власти в церковные дела и фелицианской схизмой, потрясшей в конце IV в. галльские диоцезы. Указанное обстоятельство тем более странно, что источники, в частности постановления папы Илария, изданные Римским собором 465 г., а также судебный протокол Римского собора 495 г., на котором папа Геласий вынес амнистию бывшему ле­гату Мисену, перешедшему под воздействием силы на сторону Акакия Констан­тинопольского, содержат весьма определенные указания на наличие при бази­лике св. Петра кафедрального архива, за которым следил штат нотариев, также известных нам по именам^[3]; трудно поверить, что в рамках этого архива служба нотариев, подчиненная в конце V в. римским архидиаконам, не вела никакого учета канонических документов италийского происхождения. Факт наличия с конца IV в. сложного аппарата папской канцелярии признает также такой выда­ющийся исследователь истории Римской церкви рассматриваемого периода, как Ш. Пьетри^[4]. Один из самых древних церковно-правовых кодексов — унциаль­ная рукопись VII в., представляющая собой вторую редакцию собрания Диони­сия Малого «Dionysiana» II, содержит указание на то, что приведенные в конце собрания канонические документы извлечены из архивного хранилища Римской кафедры: «Expliciunt canones ecclesiastici ex scrinio ecclesiae Romanae translati»^[5]. Можно предположить, что не только Римская церковь, но и другие италийские диоцезы имели свои кафедральные архивы, содержащие богатейший канониче­ский материал, оставшийся от соборного движения IV в., но никак не система­тизированный. В качестве примера таких архивных канонических документов провинциального значения можно привести известную «Collectio Veronensis» — редакцию актов Ефесского собора 431 г., исследованную и изданную Е. Швар­цем и Е. Штраубом^[6], или же открытый в свое время кардиналом Ц. Барони- ем Верцелльский регистр участников Медиоланского собора 355 г., подписав­ших послание к Евсевию Верцелльскому с требованием осудить св. Афанасия Александрийского. По всей вероятности, к концу V в. в Италии вовсе не суще­ствовало единого систематического канонического сборника, такого как карфа­генский «Codex canonum ecclesiae africanae» или марсельские «Statuta ecclesiae antiqua». Разбросанность италийского канонического предания уже в V в. спо­собствовала утрате крайне важных памятников церковного права. Так, в тече­ние века оказались потеряны акты чрезвычайно значимого для всей церкви Ка- пуанского синода 392 г., рассматривавшего учение балканского еретика Боноса Наисского, пытавшегося урегулировать антиохийский раскол и вмешавшегося в дисциплину Карфагенской церкви. Уже в VI в. ни одна каноническая рукопись не содержит ни актов, ни постановлений, связанных с его деятельностью, следы которых встречаются только в упомянутом «Codex canonum ecclesiae africanae», а также в собрании писем св. Амвросия Медиоланского. Таким образом, можно с уверенностью говорить о том, что до того исторического явления, которое Ж. Годмэ обозначил как «геласианский ренессанс канонистики», процесс рецепции и систематизации канонического наследия IV - первой половины V вв. являлся исторической фикцией. Вероятно, причины этому следует искать в той внешней обстановке разорения, которому подверглась Италия и многие города в связи с остготским нашествием и новым распространением арианства, по крайней мере на севере. Реальность этого разорения утверждает на основании археологиче­ских исследований современный исследователь Дж. Чьюрлетти^[7]. Геласианский ренессанс, впрочем, был напрямую никак не связан с личностью самого Геласия, который скорее дал импульс дальнейшему совершенствованию понтификальной администрации. По-видимому, под влиянием данного импульса первые попытки систематизировать италийские и грекоязычные канонические памятники, осу­ществившиеся при преемниках Геласия и совпавшие по времени с таким внут­ренним катаклизмом, потрясшим италийское церковное сознание в начале VI в., как лаврентиевская смута, носили преимущественно спонтанный, чем действи­тельно тщательно продуманный характер. Анализируя причины возникновения указанного процесса рецепции и систематизации канонического наследия пред­шествовавших двух веков, следует иметь в виду именно внутреннюю церковную смуту, произошедшую в Риме. Предположение, согласно которому начало упо­мянутой систематизации права было обусловлено особенностями социального положения церковной иерархии в остготском королевстве, представляется до­статочно весомым, ибо известное состояние нейтралитета остготской арианской знати по отношению к православному епископату, которое З.В. Удальцова объ­ясняла политическими симпатиями италийского клира^[8], вынуждало епископат Италии объединиться как бы в единую организацию, которая имела бы прочную основу в виде нового единого, внутренне целостного свода церковного права.

Однако пристальный анализ тех канонических документов, которые ока­зались прежде всего востребованы в рамках этой своеобразной юридической реформы, поражает обильным появлением апокрифов или, по крайней мере, документов, аутентичность которых вызывает у исследователей серьезные со­мнения. По всей видимости, появление документов полемического характера, о существовании которых ранее никто не знал, свидетельствует о степени нака­ла политической борьбы, сотрясавшей Римскую Церковь в начале VI в., и ко­торая разыгралась между сторонниками папы Симмаха, поддержанного в ос­новном представителями епископата центральной Италии, например Тусции, Лация, Умбрии, и сторонниками архипресвитера Лаврентия, поддержанного в основном представителями проконстантинопольски настроенного Римского се­ната и духовенства. Исследованные Л. Дюшеном корпус симмахианских апо­крифов и лаврентианский фрагмент являют пример диаметрально противопо­ложного толкования событий. Вероятно, прежде всего в контексте италийской церковной смуты следует рассматривать упомянутую каноническую реформу, продлившуюся около полувека и имевшую своей целью создание прочных основ для религиозного и канонического мира в Италии. Как достаточно убедитель­но продемонстрировал Ж. Годмэ, систематизация и рецепция предшествовав­шего итало-греческого канонического наследия, предпринятая в рамках данной реформы, была ознаменована последовательным появлением в течение первых пятидесяти лет VI столетия десяти канонических сборников, которые, как пока­зывает анализ рукописей, следует объединить в четыре группы (Ж. Годмэ пред­лагал выделять еще и пятую)^[9].

Первая группа, включающая три редакции канонического сборника, из­вестного как «Codex ecclesiae Romanae», впервые изданного Ф. Квеснеллом и потому более известного как «Collectio Quesnelliana», представлена тремя же основными списками. Списки «Квеснеллианы», дошедшие до исследователей, - достаточно позднего происхождения. Наиболее полными из них являются кодексы BNF. Lat. 3842 А, 3848 А и 1454 из собрания Парижской национальной библиотеки. Данные кодексы — достаточно объемные манускрипты большого формата, датируемые рубежом IX-X вв. и исписанные традиционным каролинг­ским письмом, столь характерным для канонических рукописей этого периода. Все три кодекса чрезвычайно богаты по содержанию, ибо представляют собой очень подробный сборник понтификальных декретов и императорских законов IV—V вв., отражающих основные принципы отношений церкви и позднеримско­го государства, которые предполагалось предъявить королю Теодориху в рам­ках политических инициатив Римской кафедры по урегулированию отношений церковной администрации и остготского двора. В основу канонического сбор­ника, очевидно, были положены материалы понтификального архива и законы «Кодекса Феодосия», касавшиеся прежде всего положения италийских диоце­зов, что бесспорно свидетельствует о значительной степени востребованности позднеримского права в целом даже в условиях остготского владычества, когда церковь стала единственным хранителем прежних юридических императивов.

Наиболее показательны в данном отношении именно императорские за­коны, вошедшие в «Квеснеллиану» из «Кодекса Феодосия». Среди них преж­де всего следует отметить эдикт Грациана, Валентиниана и Феодосия «Cunctos populos» от 27 февраля 380 г., адресованный населению Константинополя^[10]. На­правленный некогда, по мнению П. Иоанну и Е. Ману-Нортье^[11], против фесса­лоникийской арианской общины и призванный подчеркнуть истинность никей- ского омоусианства ссылкой на столь влиятельных первоиерархов, как папа Да- мас и Петр Александрийский, фессалоникийский эдикт демонстрировал в VI в. безусловную тождественность православной веры и римской государственной традиции. Особенно важно было продемонстрировать эту тождественность для равеннского двора Теодориха, который, хотя и был арианином, однако всеми си­лами стремился быть продолжателем традиций римской государственности. Яр­кий пример — вмешательство в деятельность Римского синода в октябре 502 г. королевских майор домов Аригерна, Бедеульфа и Г удилы, по приказанию Т ео до- риха фактически спасших папу Симмаха, представлявшего италийский право­славный епископат, от вооруженных сторонников архипресвитера Лаврентия^[12]. Бесспорно, Теодорих следовал примеру императора Гонория, предотвративше­го подобную смуту в Римской церкви на Раввинском соборе в 419 г.^[13]

Примечательно также то, что в «Квеснеллиану» оказались помещены зна­менитые в свое время законы IV в., призванные ограничить влияние еретиче­ских учений; например, в рукописях сразу же вслед за фессалоникийским эдик­том следует закон Валентиниана, Феодосия и Аркадия от 16 июня 388 г., адре­сованный префекту претория Татиану. Этим законом запрещалось вести пуб­личные дебаты относительно религиозных истин^[14]. Хотя закон, по мнению Е. Ману-Нортье, первоначально преследовал цель оградить единство империи от вероучительных смут, сотрясавших общество на протяжении почти всего IV в.^[15], тот факт, что данный закон оказался в «Квеснеллиане», может косвенно свиде­тельствовать о стремлении сохранить внешний политический нейтралитет меж­ду доминировавшей в Италии в VI в. Православной Церковью и остготским ари­анством. Вероятно, на основании анализа актов италийских соборов начала VI в. можно говорить о том, что при Теодорихе этот нейтралитет был реальностью (для сравнения стоит вспомнить ту ожесточенную борьбу между православными епископами Северной Италии и арианами, которая вспыхнет в конце столетия при лангобардах). Впрочем, это лишь предположение, так как упомянутый за­кон логически завершали две конституции из «Кодекса Феодосия», включенные в «Квеснеллиану» и которые представляли собой законы, непосредственно на­правленные против еретиков. Один из них — закон Валентиниана, Грациана и Феодосия от 10 января 381 г., адресованный префекту претория Евтропию, ко­торый в свое время обеспечивал государственной поддержкой проведение ан- тиарианских Аквилейского и Константинопольского соборов, прямо запрещал предоставлять места для совершения служб последователям Фотина Сирмий- ского, арианам (под которыми, скорее всего, подразумевались омии) и аноме- ям, а также провозглашал обязательность исповедания никейского вероопреде- ления^[16]. Данный, очень ригористичный, закон в условиях Италии VI в., конечно же, нуждался в существенных комментариях, тем более, что никаких серьезных общин у фотиниан или аномеев тогда уже не существовало. Однако «Квеснел- лиана» не дополняет закон никакими глоссами. Второй закон был более акту­альным для эпохи, современной составлению «Квеснеллианы», и представлял собой постановление Феодосия II и Валентиниана, адресованное префекту Рима Фаусту летом 425 г., запрещавшее внутри Рима придерживаться еретических и схизматических учений манихеев и математиков, т. е. был направлен против ма­гии и астрологии. По мнению Е. Ману-Нортье, данный закон юридически обос­новывал традицию, в контексте которой антиеретическим санкциям подлежал тот, кто разорвет общение с Римским епископом^[17]. В связи с этим становит­ся понятным, почему подобный закон оказался в «Квеснеллиане»: именно он обосновывал в тот момент в пределах Италии церковное главенство Римского епископа.

«Квеснеллиана» является одним из тех канонических сборников ранневи­зантийского времени, в котором единство Церкви и государства по отношению к еретикам выражается наиболее явственно, подтверждением чему служит нали­чие в рукописях «Квеснеллианы» эдикта, изгнавшего из Рима еретика Целестина по решению императора Гонория в 418 г.^[18] Вероятно, помещение в «Квеснелли- ану» данного документа частного характера было обусловлено тем, что в глазах понтификальных нотариев начала VI в. документ создавал прекрасный преце­дент: на него можно было всегда сослаться при первой возможности^[19]. В состав «Квеснеллианы» оказались включены также конституции Маркиана, адресован­ные Халкидонскому собору, послание «О Вере» св. Амвросия Медиоланского к Грациану и исповедание веры папы Дамаса (378 г.), что только подтверждает тот факт, что не только дисциплинарная, но прежде всего вероучительная пробле- матка оказалась востребована в начале VI в. в рамках правовой кодификации, осуществлявшейся в Римской церкви^[20].

Большую часть собственно канонического материала «Квеснеллианы» со­ставляют папские декреты римских епископов IV-V вв., в то время как собор­ная история Италии этого же периода нашла свое отражение только в том, что в сборник были включены два послания, первое из которых — послание Ме­диоланского собора 393 г. к папе Сирицию, а второе — послание Медиоланско­го собора 451 г., которое интересовало местное предание италийских диоцезов, ибо они готовили унификацию канонической системы по римскому образцу. Не случаен в связи с этим выбор названных соборных посланий: и тот и другой Ме- диоланские соборы адресовали Римскому епископу, поэтому в состав «Квес­неллианы» могли включить первые попавшиеся документы, иллюстрировавшие соборную активность предшествовавшего времени. Анализируя списки «Квес­неллианы», следует согласиться с Ж. Годмэ, который, указывая на галльское происхождение практически всех списков, утверждал, что коллекция стяжала популярность в большей степени в Галлии, чем в Италии, и сохраняла ее вплоть до второй половины VIII в.; однако данное обстоятельство не может подверг­нуть сомнению италийское происхождение сборника, в пользу чего высказыва­лись аббат Л. Дюшен и Ф. Маассен^[21].

«Collectio Quesnelliana» как образец сборника декретов, конечно же, нуж­далась в существенном дополнении такими каноническими материалами, ко­торые представляли бы собой не столько завершенные формулировки юриди­ческих норм, сколько текущую документацию, иллюстрирующую сложнейшую историю становления италийских диоцезов в IV-V вв. Именно такую цель пре­следовало на протяжении всей первой половины VI столетия появление второй группы нескольких канонических сборников, объединяемых исследователями в две подгруппы на основании взаимозависимости их редакций^[22]. Первая под­группа этих канонических сборников бесспорно являет собрание св. Власия — «Collectio Sanblasiana» — в качестве главного памятника, который получил свое наименование от Лавантальского монастыря в каринтийских Альпах, откуда ве­дут происхождение три основных списка сборника (Mss. BNF. Lat. 1455, 3836, 4279). Среди них наиболее ранним и полным является кодекс BNF. Lat. 3836 (m/f 261), датируемый VIII в., прочтение которого дает исчерпывающее пред­ставление о характере документов, зафиксированных в собрании. Собрание св. Власия предлагает вначале латинскую редакцию грекоязычных соборов: как че­тырех Вселенских, так и поместных, а затем разворачивает калейдоскопическую панораму безусловно апокрифических документов, которые призваны проил­люстрировать историю Римской церкви первой половины IV в., т. е. эпохи, со­временной большинству из представленных греческих соборов. Большая часть этих документов была составлена в эпоху папы Симмаха, когда Симмах, боров­шийся против Лаврентия, пытался склонить на свою сторону короля Теодори- ха. Именно тогда некоторые местные предания Римской кафедры облекаются в форму документов, будто бы оставленных христианскими предшественника­ми. Среди этих апокрифов первое место занимают акты так называемого Си- нуесского собора, который будто бы произошел в окрестностях Капуи в конце правления Диоклетиана и имел в качестве объекта рассмотрения ряд дисципли­нарных вопросов, в частности вопрос об апостатах^[23]. Затем следуют еще более знаменитые апокрифы, озаглавленные как «Constitutum Silvestri», среди кото­рых главным является протокол так называемого Римского собора 325 г., кото­рый демонстрирует инсценировку соборных суждений Сильвестра, изложенных при помощи специфического формуляра, в действительности выработанного го­раздо позднее, в процессе деятельности Римских соборов конца V - начала VI

в. Данные суждения касаются проблемы празднования Пасхи и хиротонии кли­риков, причем особенно примечательным представляется повеление, вложенное италийскими канонистами начала VI в. в уста Сильвестра, исходя из которого декларируется, что епископ не имеет права рукополагать какого-либо клирика без одобрения церковного народа^[24]. Это постановление, безусловно, имеет пря­мое отношение к римской церковной смуте, ибо Симмах в своем противосто­янии Лаврентию, поддерживавшемуся проконстантинопольскими сенаторами, надеялся именно на широкие слои римского клира и населения, которые мог­ли даже в случае видимого торжества Лаврентия, ссылаясь на постановление, зафиксированное в собрании св. Власия, заблокировать совершаемые им хиро­тонии.

Именно «Constitutum Silvestri» обусловил дальнейшую популярность со­брания св. Власия в североиталийских диоцезах, о чем свидетельствовал еще аббат Л. Дюшен, проводивший прямую стемму, которая указывает на непосред­ственное влияние рукописей «Санбласианы» на позднейшие редакции италий­ских канонических сборников вплоть до VIII в., в частности на некоторые ре­дакции «Collectio Pseudoisidoriana»^[25]. Концепцию Дюшена подтверждает рас­пространенность еще одного документа, содержащегося в «Санбласиане» и от­рицать аутентичность которого однозначно нельзя. Данный документ представ­ляет собой латинскую редакцию так называемых «Gesta Liberii Рарае», оригинал которых был написан на греческом языке и содержится в «Церковной Истории» Созомена и «Церковной истории» Феодорита Киррского^[26]. Данный документ — диалог папы Либерия и императора Констанция, имевший место на завершаю­щем этапе разгрома «омоусианской оппозиции» западных епископов, осуществ­ленного императором на Медиоланском соборе 355 г. Текст диалога, в кото­ром участвуют также сторонники императорской омийской доктрины — Епик- тет, епископ Центумцелльский, и придворный евнух Евсевий — заканчивается неудачной попыткой подкупа папы императором. Несмотря на то, что Либерий, как известно, через два года все-таки капитулировал перед Констанцием, диа­лог демонстрирует непреклонность папы. Среди исследователей не существо­вало единого мнения относительно происхождения данного памятника: если О. Зеек и X. Лиетцманн отрицали всякую подлинность документа, приписывая его происхождение благочестивому преданию, то П. Баттифоль и И. Халлер, на­против, утверждали, что хотя текст дискуссии и был записан в понтификальной канцелярии спустя несколько лет после 355 г., однако он, бесспорно, отражает воспоминание о недавно свершившемся событии^[27].

Ш. Пьетри характеризовал протокол дискуссии как крайне правдивый до­кумент: «В маленькой драме, сообщенной двумя историками, каждый персонаж играл собственную роль»^[28]. Если признать его правоту, тогда значение доку­мента резко возрастает. Появление документа в «Санбласиане» не удивительно в контексте описанного выше собирания и синтеза Римского церковного преда­ния, осуществленного в начале VI в., а тот факт, что латинская редакция данно­го документа затем войдет в некоторые редакции псевдо-Исидоровых декрета­лий, примером чему является кодекс XII в. BNF Lat. 3853 (Telleriano-Remensis 263)^[29], еще раз подтверждает гипотезу Л. Дюшена о прямой зависимости редак­ций «Псевдоисидорианы» от «Санбласианы».

Несмотря на столь интересный подбор документов, задача широкого при­влечения понтификального архива к формированию нового канонического кор­пуса не была решена в рамках собрания св. Власия. Более того, сборники, род­ственные «Санбласиане» по принципу комплектования — «Collectio Vaticana» и «Collectio Teatina» — еще в большей степени были далеки от обозначенной цели. Именно в силу данного обстоятельства римскими канонистами примерно в тот же период была проведена новая подготовительная работа по рецепции практически всех имевшихся документов IV-V вв., касавшихся истории кано­нического становления Римской кафедры и истории борьбы епископов с госу­дарственной властью в этот период. Результатом данной работы стало появле­ние второй подгруппы канонических собраний италийского происхождения, ко­торые в отличие от «Квеснеллианы» формировались не по систематическому, а по хронологическому принципу. Данную подгруппу образуют действительно необъятные по сравнению с «Квеснеллианой» и «Санбласианой» сборники кано­нических документов IV-V вв.: «Collectio Thessalonicensis», вмещавшая доку­менты этого греческого диоцеза, подчиненного Риму, и посланная на Римский собор в 531 г., а также «Collectio Auellana», в которую в середине VI в. вошел весь спектр документации, относившейся к внешнеполитической деятельности Римской Церкви^[30]. Среди самых разных документов, вошедших в эти сборники, можно встретить императорские конституции второй половины IV в., касавшие­ся статуса римских епископов, послания пап к местным епископам, чрезвычайно важные и редко встречающиеся акты Римских соборов 484-485 и 495 гг., про­ходивших во время акакиевской схизмы — первого действительно серьезного конфликта Рима и Константинополя. На этом рецепция римскими канонистами ранневизантийского императорского церковного права, а также соборных актов италийского происхождения фактически закончилась.

Примечательно то обстоятельство, что в отличие от наполненного апо­крифами собрания св. Власия, «Авеллана», пестрящая уникальными, нигде бо­лее не встречающимися и, тем не менее, вполне аутентичными документами, оставшимися от италийской соборной истории IV-V вв., получила чрезвычайно слабое распространение, фактически она даже не была известна за пределами Италии. Вероятно, в силу данного обстоятельства колоссальному количеству документов указанного периода суждено было занять маргинальное положение в латинской канонистике. Ни один сборник церковного права, ни одна редакция, ни одна рукопись не содержат заголовка, который представлял бы читателю ин- ципит под примерно таким названием: «Incipiunt concilia Italiae». Акты италий­ских соборов позднеримской эпохи либо присутствуют в италийских сборниках фрагментарно, как, например, послания Медиоланских соборов 393 и 451 гг. в «Квеснеллиане», либо теряются среди бесчисленных папских декретов и им­ператорских писем, как в «Авеллане». Очевидно, что наследие италийских со­боров оказалось по большому счету не востребовано италийской канонической традицией. Вместе с тем, императорское ранневизантийское законодательство оказалось весьма неплохо воспринято италийской канонической традицией, ес­ли иметь в виду как чрезвычайно популярную не только в Италии, но и в Галлии «Квеснеллиану», так и слабо распространенную даже в самой Италии «Авелла- ну». Однако это касается только императорского церковного права, не подверг­шегося рецепции юристов Юстиниана.

После того, как византийцы отвоевали Италию у остготов при Юстини­ане, в результате деятельности светских юристов возникло большое количество редакций и комментариев к «Новеллам» Юстиниана, «Институциям» и «Кодек­су», таких как «Epitoma Juliani», «Authenticum», «Glossa Taurinata», «Summa Perusina». Однако, как отмечает O.P. Бородин, все они представляли собой лишь юридические справочники, лишенные всякой самостоятельности^[31]. «В самом де­ле, их зависимость от имперского законодательного свода Corpus juris civilis столь всеобъемлюща, что возникает вопрос: можно ли вообще воспринимать их как отдельные юридические памятники?» — замечает исследователь^[32]. Ес­ли даже светское содержание этих справочников заставляет задать вопрос от­носительно их самостоятельного значения, то почти полное игнорирование их канонической италийской традицией заставляет признать, что Италийская цер­ковь так и не восприняла юстиниановскую рецепцию императорского церков­ного права, сохраняя лишь представления о доюстиниановском состоянии рим­ского права («Кодекс Феодосия»), Быть может, единственным крупным кано­ническим сборником, который подвергся определенному влиянию юстинианов- ского права, является достаточно позднее собрание галльского происхождения, датируемое началом VIII в. и названное «Collectio Sancti Amandi» по имени аб­батства, в скриптории которого были составлены три известных списка сбор­ника^[33]. Впрочем, собрание св. Аманда представляет особый интерес для иссле­дователя именно италийского канонического права ранневизантийской эпохи, ибо рукописи данного сборника, в частности наиболее полный кодекс BNF Lat. 3846, помимо латинской редакции новеллы V Юстиниана, содержат ряд доку­ментов италийского происхождения, которые не имеют никакого отношения к реалиям, связанным с историей галльских диоцезов. Среди них следует упомя­нуть рескрипт 418 г. императора Гонория папе Бонифацию о порядке избрания римских епископов, акты Римского собора 465 г., на котором происходил раз­бор апелляции испанских епископов к папе Иларию, акты Римского собора 487

г., на котором папа Феликс запретил североафриканскую практику повторных рукоположений и крещений, акты Римских синодов, связанных с лаврентиев- ской схизмой (в них содержатся подробные списки участников этих синодов, сохранившиеся в виде подписных листов)^[34]. В конце XVII в. Э. Балюз осуще­ствил критическое издание этих подписных листов; актуальность издания при­знавалась даже в XX в. Т. Моммзеном^[35]. На основании труда Э. Балюза, уточ­ненного Т. Моммзеном, можно также сделать вывод, что италийское канони­ческое предание через акты указанных синодов оказало колоссальное влияние на галльскую каноническую традицию, так как эти акты в сильно сокращенном виде вошли в особую группу канонических сборников, представляющую собой многочисленные редакции «Collectio Dionysiana». Именно «Дионисиане» будет суждено сыграть решающую роль в формировании раннесредневекового корпу­са латинского канонического права. Среди многочисленных редакций «Диони- сианы», восходящих к трудам упомянутого в начале настоящей статьи монаха- кодификатора Дионисия Малого, главной в процессе распространения италий­ских соборных актов стала редакция, известная как «Dionysiana de Bobbio»^[36], в то время как наиболее ранним подтверждением итало-византийского правового влияния на галльское церковное право является «Санамандиана». Упомянутый кодекс «Санамандианы» неслучайно содержит сравнительный лист греческого и латинского алфавитов, ибо это свидетельствует о наличии у составителей некой коллекции греческих источников^[37].

На основании анализа «Санамандианы» можно сделать вывод о том, что в VI в. в Италии была осуществлена такая тщательная работа в области рецепции ранневизантийского права, которая позволила не только создать единый систе­матический канонический свод, универсальный для всех италийских диоцезов, но и определила дальнейшее распространение этого свода в областях, которые никак не были исторически связаны с византийской правовой традицией, в част­ности в Галлии. Очевидно, что «Квеснеллиана», хотя и составленная по система­тическому признаку, а также включавшая значительное количество император­ских законов, не могла быть востребована за пределами Италии на протяжении долгого времени, ибо она игнорировала наследие соборной истории италийских диоцезов, в рамках которого были выработаны канонические правила, необы­чайно важные для западной церковной жизни. Сборники другого типа, такие как собрание св. Власия или «Авеллана», напротив, оказывались перегружены многочисленными частными документами, имевшими когда-то значение исклю­чительно в пределах Италии, и не были актуальны для последующих веков, тем более, что такие документы помещались в сборниках без всякой систематиза­ции в хронологическом порядке. Именно поэтому действительно широкая ре­цепция ранневизантийского права требовала в VI в. создания систематического свода канонов, который включил бы в свой состав самые важные документы, ак­туальные не только для реалий италийской церковной жизни, но имеющие цен­ность для всей Западной Церкви, тем более, что такое распространение итало- византийского права в Европе уже отвечало церковно-политическим замыслам римских епископов в VI в. Благодаря указанным обстоятельствам и оказалась востребована та кодификация, которую предпринял в начале VI в. монах Дио­нисий Малый, результатом его трудов явилось создание самой главной группы италийских канонических сборников, объединяющих многочисленные редакции «Дионисианы».

Подробный анализ того, каким образом осуществлялась поэтапная рецеп­ция ранневизантийского права IV-V вв. Дионисием Малым требует отдельно­го исследования, ибо именно редакции канонических сводов Дионисия Мало­го определили пути дальнейшего восприятия этого права западной канонисти- кой^[38]. Достаточно только отметить, что, по наблюдению исследователей, эволю­ция редакций «Дионисианы» шла по пути все большего усложнения собрания: с каждой новой редакцией появлялись все новые и новые канонические докумен­ты, дополнявшие восприятие ранневизантийского правового наследия IV-V вв. Если «Dionysiana» I (ок. 500 г.) демонстрирует чрезвычайно ограниченный со­став соборных актов греческого происхождения, примером чему являются та­кие краткие и поздние кодексы, как BNF. Lat. 3842 (Regius 3887 4)^[39] или BNF. Lat. 3848 (Colbertinus I S 46, Regius 3887 ll)^[40], to «Dionysiana» II содержит бо­лее полный перечень соборных постановлений, что касается прежде всего афри­канских соборов^[41]. Составленная позднее «Dionysiana» III (около 520 г.), напро­тив, исключала некоторые памятники греческого происхождения, как, напри­мер, Каноны апостолов, 28-й канон Халкидонского Собора, что свидетельству­ет о живом и сложном процессе рецепции, однако она не учитывает всей полно­ты италийского соборного наследия IV-V вв., не говоря уже об императорских законах. Вероятно, для компенсации данного упущения в этот период было со­ставлено собрание папских декретов, приписываемое также Дионисию Малому, в которое из числа памятников V в. были включены акты Римских соборов 465 и 487 гг., а также акты трех Римских синодов, связанных с лаврентиевской сму­той^[42]. Однако составленная только в середине VIII в. «Dionysiana de Bobbio» и появившаяся сразу после нее знаменитая редакция «Dionysio-Hadriana» наряду с «Collectio Pseudoisidoriana» получат самое широкое распространение в Европе и будут положены в основу дальнейших канонических изысканий по кодифика­ции церковного права уже на другом методологическом уровне. Произойдет это потому, что «Dionysio-Hadriana» включает соборные акты, оставленные драма­тическими событиями ранневизантийской истории италийских церковных дио­цезов, в частности акты Римских соборов 465 и 487 гг., «Decretum Gelasianum» с перечнем еретических книг, акты Симмахианских синодов, а также некоторые постановления императоров V в. во всей их полноте^[43].

Основной вывод, к которому подводит рассмотрение процесса рецепции ранневизантийского права в латинской канонической традиции VI в., заключа­ется в следующем. Кодификация, предпринятая Дионисием, оказала огромное влияние не только на последующий систематический метод западной канони- стики, примером чему является появление на рубеже VI-VII вв. первой в своем роде «Concordia canonum», более известной как «Collectio Cresconiana»^[44]; в рам­ках дионисиевой рецепции западное каноническое сознание приобретало фикси­рованное представление как о греческом церковном праве, так и каноническом наследии позднеримской и ранневизантийской Италии IV-V вв. В дальнейшем латинская канонистика на протяжении очень долгого времени, вплоть до Граци- ана и Ирнерия, будет смотреть на ранневизантийское право, условно выражаясь, «глазами» Дионисия, ибо редакции «Дионисианы» в конечном итоге вытеснили на периферию практически все остальные канонические собрания, представляв­шие собой альтернативные «передатчики» канонических документов и памятни­ков императорского законодательства ранневизантийского времени. Вероятно, причина этого явления заключается в том, что метод систематизации, использо­вавшийся Дионисием и его последователями, наиболее соответствовал стрем­лениям и замыслам римских епископов. Для оптимального централизованного управления италийскими диоцезами, равно как и для оказания влияния на дру­гие церковные провинции, им было необходимо составление систематического свода канонов для насущного и повседневного употребления — канонов, пони­маемых в качестве законов, которые имеют тенденцию устаревать и уходить в прошлое, а не бесконечное переписывание содержимого понтификального ар­хива, коим занимались составители столь ценных для современных исследова­телей собраний, как «Квеснеллиана», «Санбласиана» или «Авеллана». Именно поэтому всевозможные малые канонические сборники и выдержки, составляв­шиеся после VI в., так или иначе зависели от той подборки документов, кото­рую предлагали редакции «Дионисианы» (в частности, кодекс BNF. Lat. 3880 (Mazarinaeus 4247)) ^[45] , а периферийные сборники, свободные от влияния «Ди- онисианы», как правило, оказывались долгое время не востребованы понтифи- кальнрй канцелярией (например, кодекс BNF. Lat. 3848 В («Baluzianus»))^[46].

Конечное доминирование «Дионисианы», отдаленно напоминающее доми­нирование титулов Номоканона XIV в Византии, привело к тому, что в латин­ской канонистике право воспринималось как постоянно обновляющийся юриди­ческий стержень церковного строя, а не как незыблемый для изменений истори­ческий фундамент церковного предания, что привело, по словам современного исследователя иезуита отца Галлагера, к формированию двух различных эккле- зиологических систем в латинской и византийской канонистике^[47].

Однако данная констатация не может не озадачить исследователя новым вопросом: существовала ли в недрах италийской канонистики ранневизантий­ской эпохи альтернатива дионисиевскому методу систематизации права, пред­полагавшему отсев устаревавших памятников?

Утвердительный ответ на этот вопрос в состоянии дать только будущее текстологическое изучение так называемых периферийных рукописей, связан­ных с каноническими собраниями, подобными собранию св. Аманда или собра­нию «Дахерианы», которым не суждено было серьезно повлиять на формирова­ние корпуса канонического права Римской церкви.

Библиография

1. Бородин О.Р. Равеннский экзархат, византийцы в Италии. СПб., 2001.
2. Удалъцова З.В. Италия и Византия в VI веке. М., 1959.
3. Acta Conciliorum Oecumenicorum / Ed. E. Schwartz, cont. E. Straub. Т. I: Concilium universale
4. Ephesenum. Vol. 2. Berlin; Leipzig, 1925-1926.
5. Battifol P. La paix constantienne et le catholicisme (303-359). Paris, 1914.
6. Ciurletti G. Antiche Chiese del Trentino, dalla prima affermazione del cristianesimo al X secolo (Breve excursus alia luce di’trent’anni diverche e scavi arche ologici) // Friihe Kirchen im ostlichen Alpengebeit von der Spatantike bis in ottonische Zeit. Bd. 1. Herausgegeben von H.R. Sennhauser. Munchen, 2003.
7. Collectio Thessalonicensis. Epistularum Romanorum Pontificum ad Vicarios per Illyricum aliosque episcopos Collectio Thessalonicensis ad fidem codicis Vat. Lat. 5751 / Recensuit C. Silva-Tarouca S. I. Romae: Apud Aedes Pont. Universitatis Gregorianae, 1937. (Textus et Documenta. Series Theologica, 23).
8. Dobias-Rozdestvenskaya O. Les anciens manuscrits latins de la bibliotheque publique de Leningrad. V-VII siecles. (Analecta Medii Aevi. Fasciculus III). Leningrad, 1929.
9. Duchesne L. Fastes episcopaux de l’Ancienne Gaule. Т. I. Paris, 1894.
10. Duchesne L. Le Liber Pontificalis. Т. I. Paris, 1886. Epistulae imperatorum pontificum aliorum inde ab a. CCCLXVII usque ad a. DLIII datae Avellana quae dicitur collectio / Rec. O. Guenther // Corpus scriptorum ecclesiasticorum Latinorum. T. 35. Vol. II. Vindobonae. 1895-1898.
11. Gallagher C. Gratian and Theodore Balsamon: Two Twelfth-Century Canonistic Methods Compared // Athens. Byzantium in the 12 th Century. Canon Law, State and Society / Ed. N. Oikonomides. Athenai, 1991.
12. Gaudemet J. Les sources du droit de l’Eglise en Occident du II au VII siecle. Paris, 1985.
13. Geschichte O. Des Untergangs der Antike Welt. Т. IV. Berlin, 1911.
14. Haller J. Das Papsttum, Idee und Wirklichkeit. I. Die Grundlagen. Stuttgart, 1950.
15. Joannou P.P. La legislation imperial et la christianisation de l’Empire Romain (311^176). OChA 192. Rome, 1972.
16. Lietzmann H. Geschichte der Alten Kirche. Т. III. Berlin, 1938.
17. Maassen F. Geschichte der Quellen und der Literatur des canonischen Rechts im Abenlande bis zum Ausgange des Mittelalters. Bd. I. Graz, 1870.
18. Magnou-Nortier E. Le Code Theodosien, livre XVI et sa reception au Moyen Age. SC

2. Paris, 2002.

19. Nova Collectio Condliorum sev supplementumadcollectionemLabbei/Ed. S. Baluzii. Parish, 1707.
20. Cassiodori Variae / Rec. Th. Mommsen // Monumenta Germaniae Historica. Auctores Antiquissemi. Т. XII. Berlin, 1894.
21. Peitz W.M. Dionysius Exiguus Studien. Berlin, 1960.
22. Pietri Ch. Roma Christiana: Recherches sur l’Eglise de Rome, son organisation, sa politique, son ideologic de Miltiade k Sixte (311^40). Paris, 1976.
23. Pietri Ch., Pietri L. La prosopographie chretienne du Bas-Empire, II Italie (313-604). Vol. I. Paris, 1999.
24. Pinedo P. Concordia canonum Cresconii // Ins canonicum. Т. IV. 1964.
25. StaerkA. Les manuscrits du V au XIII siecle conserves a la Bibliotheque Imperiale de Saint-Petersbourg. Description, texts inedits, reproductions autotypiques. Т. I. Saint- Petersbourg, 1910.
26. Stickler A.M. Historia iuris canonici. Т. I: Historia fontium. Augustae Taurinorum. 1950. Revue historique de droit I'rancais et etranger. 1932. XI.
27. Stickler A.M. Historia iuris canonici. Т. I: Historia fontium. Augustae Taurinorum. 1950.