Постмодернистская религиозно-философская библиотека

Бронзов А. А. Предосудителен ли патриотизм.

По поводу литографированнаго письма графа Л. Толстого к одному англичанину («Патриотизм или мир»), отвечающего на вопрос положительно. К вопросу о патриотизме граф Толстой обращался не раз: трактовал о нем в сочинение: «В чем моя вера», писал о нем и в специально посвященной данному предмету брошюрке: «О патриотизме (письмо к одному поляку)», читанной нами в 1896 г. в книжных магазинах г. Вены; о том же рассуждает он, наконец, и в упомянутом нами письме к какому-то, не называемому здесь, англичанину. Положения, имеющиеся в первом сочинении Толстого, уже давно рассмотрены и оценены критикою [:чит., напр., книгу проф. А. Ф. Гусева: «Основныя правила в нравоучении графа Л. Толстого» (Москва. 1893 г., стран. 179 и след.)]. Вторая брошюрка представляет собою какую-то безграмотную и дикую (– просим извинения за употребляемое нами слово –) «галиматью», сочиненную, – весьма возможно, – сначала графом, а потом переделанную несведущим в русском языке и не имеющим логики в голове каким-то фанатиком-поляком и вызывающую у каждого, сколько-нибудь понимающего дело, читателя только одну улыбку на устах и вовсе не заслуживающую рассмотрения. Что ка¬сается третьего графова сочинения, которое лишь недавно случайно попало в наши руки1 на некоторое время, то на нем считаем долгом несколько остановить внимание наших читателей. Оно существует лишь в литографирован¬ном виде и, следовательно, широкой публике неизвестно, а появилось, насколько о том можно судить по его содержа¬нию, года два тому назад: об этом говорят намеки письма на некоторые тогдашние политические события мира. Впро¬чем, дело не в том, когда именно оно появилось (и не в том, между прочим, что оно переписано весьма без¬грамотно), а в проводимых в письме взглядах. Итак, что же это за взгляды? Если оставить (вполне заслуженно) без всякого внимания неприлично-комичную часть письма, где делаются излюбленные графом намеки на некоторых живых лиц и пр., если вообще игнорировать некоторые праздные и ничего не говорящие рассуждения Толстого, – то относительно самого суще¬ства поставленного нами вопроса о патриотизме в рассматриваемом (объемом в шесть страниц) произведении данного автора находим следующее.

Подробнее...

Бронзов А. А. Памяти В.С. Соловьёва, несколько слов о его этических воззрениях.

Здесь мы даем лишь сравнительно беглую и краткую заметку, имея в виду со временем (если позволят нам обстоятельства) по святить этике В. С-на особый – специальный этюд, материал для которого у нас уже весь в руках. В конце августа возвратившись в СПБ., мы только теперь получили возможность воздать некоторый долг почившему русскому философу-моралисту.

Если западная философская этика богата всевозможного рода исследованиями из ее области, захватывающими и части ее, и целое, то специально русская сравнительно бедна еще (при желании, впрочем, можно было бы выразиться и сильнее). Справедливо игнорируя переводные иностранные этические исследования, а равно те из отечественных, которые представляют собою характеристику нравственного мировоззрения какого-либо отдельного моралиста, мы могли бы указать лишь на немногие в данном случае опыты русских ученых: проф. И. В. Попова, Н. Г. Дебольского, проф. А. Ф. Гусева, отчасти проф. Кавелина (†), Б. Н. Чичерина... Авторы опытов специально христианской этики нами здесь, конечно, в виду не имеются. Не имеем в виду и трудов Кареева, Нежданова и др., как не отмеченных научным характером, что особенно надлежит сказать, конечно, о первом. 

Подробнее...

Бронзов А. А. Отношения между человеком и животными.

(Мысли и чувства по поводу недавно появившегося сочинения Брегенцера: «Животная этика. Изложение нравственных и правовых отношений между человеком и животным». Бамберг. 1894 г.)1·

Вопросы нравственного свойства, как близкие сердцу каждого человека, всегда пользовались вниманием последнего. С особенною любовью они рассматриваются и решаются в настоящее время как призванными, так и непризванными мыслителями, как компетентными, так и некомпетентными лицами. Некоторые ученые, оставив рассуждения о нравственных отношениях человека к Богу, себе самому и ближним, с особым жаром веялись за решение вопроса об отношении человека к животным и обратно. Вопрос, бесспорно, не лишен большого интереса и имеет полное право занять известное место в этике, какое ему действительно и отводится некоторыми моралистами в их нравоучительных системах2. Притом, данный вопрос далеко не нов: он имеет длинную историю, начало которой относится к глубокой еще древности. Отсюда он получает еще более серьезное значение и еще сильнее может заинтересовать исследователя.

Подробнее...

Бронзов А. А. О столкновении обязанностей.

В жизни каждого человека бывают минуты, когда пред ним стоит несколько обязанностей, требующих от него их удовлетворения. Человек сознает, что в данный момент все эти обязанности одинаково важны, что права их одинаково сильны. Но он не менее ясно сознает также и то, что не в силах одновременно осуществлять более какой-либо одной из них. Положение его в данном случае – весьма затруднительно. Потребна большая тщательность и осторожность в решении вопроса: исполнение какой из предлежащих обязанностей должно быть предпочтено осуществлению другой или других? При недостаточно осмотрительном освещении дела человек поступит нравственно-дурно... Да и вообще каждый должен выяснить себе вопросы: что надлежит ему предпринимать для того, чтоб по возможности избегать подобных столкновений различных обязанностей на будущее время? С каких точек зрения и какими данными руководствуясь, он вообще может правильнее и надежнее разрешать такие столкновения, поскольку они, при наличных условиях его бытия, неотвратимы и неизбежны, и проч.?

Постараемся разъяснить дело по возможности определенно и устойчиво, не сходя, однако, с общедоступной точки зрения.

I. В истории развития нравственных воззрений на языческой почве не найдем более или менее удовлетворительного разрешения поставленных выше вопросов.

Подробнее...

Бронзов А. А. К вопросу о нравственной статистике и свободе воли.

По поводу некоторых странных притязаний детерминистов истекающего века

Свобода воли вообще, в частности – нравственная является первым из существенных элементов нравственности. Когда речь идет о нравственности, о нравственном поступании человека, то, конечно, вопрос о свободе, как факте несомненном, должен быть твердо установлен прежде всех других; прежде всего должно быть обстоятельно доказано, что нравственная свобода – не призрак, а неотъемлемая человеческая принадлежность. Не будь свободы, не останется смысла и у нравственности, так как понятия: нравственного и вынужденного безусловно несовместимы.

Вся важность данного вопроса сознавалась всеми и всегда. Но точки зрения, с каких на него смотрели исследователи, были разнообразны. Отсюда таковы же были и решения его. Последние могут быть сведены к следующим главнейшим разветвлениям: предетерминизму, детерминизму, индетерминизму и направлению (единственно разумному), занимающему некоторым образом срединное в отношении к двум последним положение.

В настоящем случае мы не имеем намерения заниматься подробным рассмотрением и оценкою всех указанных направлений. Мы будем иметь дело только с детерминистами. Из всех возражений, делаемых ими против свободы воли, как факта несомненного, мы остановим свое внимание только на одном, которое, являясь современным, в тоже время, по мнению детерминистов, наиболее сильно, наиболее неотразимо. Разумеем возражение, опирающееся на выводах и данных так называемой нравственной статистики.

Подробнее...

Бронзов А. А. К вопросу о дуэли.

Оригинальное мнение о ней современного немецкого профессора и оценка его.

Вопрос о дуэли – модный вопрос. Дуэли постоянно происходят (особенно на западе). О них много говорят и не меньше пишут. Касались этого вопроса, между прочим, и мы в своих статьях, имевших целью наметить нормальные отношения человека-христианина к себе и ближним1. Ныне мы снова возвращаемся к нему же. Поводом послужила для нас небольшая статья известного пражского профессора д-ра Иосифа Экштейна, посвященная вопросу о дуэли и освещающая последний довольно оригинально. Имя Экштейна пользуется почетом и на Западе, и у нас. В 1888 г. появилось его сочинение: «Честь в философии и праве»2. Оно замечено у нас и переведено на русский язык, составив собою первый выпуск «Юридической библиотеки» Я. Канторовича – этого весьма интересного издания. Данный выпуск отпечатан уже вторым тиснением, что само по себе – довольно знаменательно.

На днях мы получили несколько книжек журнала «Новое Обозрение», посвященного вопросам «науки, искусства, литературы и общественной жизни»3. Во втором номере его за 1896/97 г. мы встретили (S. 103 –110) вышеотмеченную нами статью, с которою хотим познакомить читателей.

Подробнее...

Бронзов А. А. Благо высшее.

Человеческое проступание всегда имеет перед собою какую-либо «цель». В свою очередь, все в отдельности цели группируются около какой-либо одной из них, являющейся высшею, конечною, главнейшею, дающею собою тон всей жизнедеятельности человека, определяющею основной характер последней. Эта высшая и конечная цель, преследуемая человеком, в тоже время является для него и его «высшим благом», которое всегда предносится его внутренним очам, чтобы он ни делал. Определением того, в чем надлежит искать сущность этого «высшего блага», как конечной цели человеческой жизнедеятельности, занимались уже издавна. Решение вопроса стояло в непосредственной связи с особенностями мировоззрения тех или других лиц и народов. Так, напр., с точки зрения буддиста, высшим благом или, что тоже, блаженством было «отрицание бытия»; по мнению «Сократа (и циников) – знание»; по Платону – богоуподобление; по учению Аристотеля «сущность высочайшего блага или εὑδαιμονἱας тождественно или с созерцательною, теоретическою, научною, чистою деятельностью разума (это – высшая ступень εὑδαιμονἱας), или же с деятельностью чисто практической нравственности (это – занимающая второе место ступень εὑδαιμονἱας); внешние блага и удовольствие – в известном (ограниченном) смысле относятся к числу других составных элементов εὑδαιμονἱας; «высшее благо», рассуждают эпикурейцы, «приятно жить»; по мнению стоиков, высшее благо – это – «состоящее в равнодушии по отношению к действительному миру блаженство, которое доставляет!» мудрецу сама в себе замкнутая добродетель»; неоплатоники стали уже на мистическую точку зрения и проч. 

Подробнее...

Бабкина Я. А. Автоматизация, освобождение и порабощение человека (в контексте концепции вещи Ж. Бодрийяра).

Кафедра социальной философии Факультет гуманитарных и социальных наук Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 10/2, Москва, Россия, 117198

Обращение философов к проблеме техногенной цивилизации обусловлено стремлением дать ответ на вопросы, которые поставила перед человечеством современная эпоха. Техногенная цивилизация по мере своего становления породила ряд кризисных явлений, что, в свою очередь, привело как к обострению глобальных проблем, так и необходимости по-новому ставить вопрос о будущем общественного развития. Очевидно, что углубленное изучение основных аспектов данной цивилизации требует нашего пристального внимания.

Проблема взаимоотношения человека и техники является сравнительно новой философской проблемой, но в современном мире именно техника играет огромную роль в жизни человека, а потому и сама проблема становится сегодня одной из наиболее важных.

Подробнее...

Аверинцев С. С. Эволюция философской мысли.

Философское творчество грекоязычного мира на переходе от античности к средневековью являет собой довольно пеструю панораму[1]. Однако есть некоторые общие черты, характеризующие всю панораму в целом. Их необходимо отчетливо осознать, чтобы правильно оценивать контекст каждого конкретного явления.

Во-первых, философия IV-VII вв. – непосредственное продолжение позднеантичной философии. Она перенимает школьную традицию последней, ее понятийный аппарат и рабочие навыки мышления, ее терминологию, распорядок ее дисциплин. Конечно, акценты неизбежно передвигались, но само передвижение соотносилось с заданной точкой отсчета и проходило в рамках заданной системы. Сознательный традиционализм, определявший формы профессионально-философского мышления, проявлялся, между прочим, в том, что новое сплошь да рядом преподносилось как комментарий к старому – к какому-нибудь античному тексту. Не только Фемистий пересказывал Аристотеля; важнейшие работы Прокла написаны как толкования на отдельные диалоги Платона. Позднее тексты ранневизантийских христианских мыслителей сами становились объектом комментирования, подчас по-своему творческого; так, Максим Исповедник в своих "Затруднительных местах" толковал Григория Назианзина и Псевдо-Дионисия Ареопагита, широко развивая при этом свои собственные взгляды, но лишь по ходу дела, "к случаю". Экзегеза, интерпретация текста – ходовой способ заниматься философией. Другой способ – собирание, сопоставление, сопряжение чужих мыслей, силящееся подняться от эклектики к синтезу. Все это не закрывает путей оригинальности, но ставит ее в специфические условия.

Подробнее...

Аверинцев С. С. Судьбы европейской культурной традиции в эпоху перехода от античности к средневековью.

Географические пределы рассматриваемого в этой статье материала ясны: речь идет об огромном и пестром регионе, возникшем на исходе существования Римской империи и в ее пределах - от Египта на юге до Британии на севере, от Сирии на востоке до Испании на западе. При этом, что весьма важно, судьбы двух составных частей этого региона - греко-сирийско-коптского Востока и латино-кельто-германского Запада - со временем все больше и больше расходятся, так что к концу переходной эпохи перед нами стоят два разных мира. Но до этого момента мы вправе говорить - с некоторыми оговорками - о культурном единстве в пределах всего региона.

Еще сложнее обстоит дело с хронологическими границами материала. На вопрос, когда кончается античность и начинается Средневековье, не может быть однозначного ответа: переход от одной эпохи к другой - не катаклизм, который можно датировать таким-то годом, но процесс, длящийся веками. Дело еще больше осложняется тем, что этот процесс идет по-разному в разных локальных точках региона: для Константинополя или Эдессы значение вех имеют совсем другие даты, чем для Рима или Тура. Только что упомянутое расхождение в путях Запада и Востока дает себя знать. Если на уровне школьного изложения можно предлагать в качестве рубежа 476 г. (дата падения Ромула Августула, последнего императора западной половины империи), то в действительности эта дата, имеющая весьма сомнительпое значение для реальных отношений в Италии, просто ничего не зпачит для восточных областей региона.

Подробнее...