Постмодернистская религиозно-философская библиотека

Гаврюшин Н. К. «Столп Церкви» протоиерей Ф.А. Голубинский и его школа.

22 декабря исполняется 211 лет со дня рождения русского философа и богослова, основателя русской теистической мысли протоиерея Федора Александровича Голубинского. Портал «Богослов.Ru» предлагает познакомится с первым подробным обзором жизни и творческой деятельности одного из крупнейших мыслителей церковной науки XIX в. Статья подготовлена профессором Московской духовной академии Н.К. Гаврюшиным. Публикуется впервые.

Имя протоиерея Федора Александровича Голубинского (1797-1854) овеяно множеством легенд, общий смысл которых сводится к тому, что он был своеобразным камертоном духовно-академической учености, сподвижником и опорой московского святителя Филарета (Дроздова). Часто цитируются слова отнюдь не склонного к безоглядной доверчивости  архипастыря: «пока Голубинский преподает философию в Академии, — я не опасаюсь».[1]

Подробнее...

Протоиерей Георгий Флоровский. О народах не-исторических (Страна отцов и страна детей).

Der Pfozess der Geschichte ist ein Verbrennen Novalis.

Из глубокой древности ведет свое начало идея культурно-исторической неравноценности и, стало быть, неравноправности народов, еще с тех пор как “избранный народ Божий” — Израиль выделял себя из пестрой массы “языков”, и “свободные” эллины противопоставляли себя рабам-“варварам”. В сознании ближайших к нам поколений эта мысль отлилась в форму антитезы народов “исторических” и народов “неисторических”, народов старых, живших и проживших длинные ряды исторических превращений, и потому несущих в себе толщу последовательных культурных напластований, и народов, доселе немотствовавших, культурно-девственных, “лишенных наследства” и предков, народов новых. Проблема национальности преломлялась здесь сквозь призму всемирно-исторического плана жизни, и получала разрешение с точки зрения единичности исторического процесса и линейности его пути. Не пучком лучей и не связкою параллелей, а именно одною единственною линией направляются судьбы человечества, как единого целого, к осуществлению единой, всеобщей задачи. Медленными, но непрерывными шагами подвигается оно к своей заветной цели. Но не сразу все человечество выступает на мировую арену: народы сменяются народами и водружают одну над другой все новые и высшие скрижали.

Подробнее...

Агамбен Дж. От сказки к истории. Размышления о сценографии Рождества.

Текст из книги “Детство и история: Разрушение опыта и начало истории” (Giorgio Agamben. Infanzia e storia: Distruzione dell’esperienza e origine della storia. Torino: Einaudi, 1978).

    Перевод Бориса Дубина

Мы ничего не поймем в сценографии Рождества, не поняв прежде всего одно: образ мира, уменьшенная копия которого сейчас перед нами, уже принадлежит истории. Ведь рождественские ясли представляют сказочный мир именно в тот момент, когда он пробуждается от чар, чтобы вступить в историю. Высвободиться из обряда посвящения сказка смогла, лишь упразднив опыт мистерии, который составлял ее сердцевину, и преобразив его в чародейство. Герой сказки подвергается посвятительным испытаниям и проходит через мистериальную немоту, но не включает их в собственный опыт, иначе говоря, для него они только чары. Заколдованность, а не причастность к тайному знанию, – вот что лишает его слова, но именно поэтому упомянутое колдовство есть ослабление мистерии и в этом своем качестве должно быть героем разрушено и преодолено. То, что стало немой сказкой (именно в этом непроницаемом оксюмороне кристаллизуется немота позднеантичной религии для персонажа петрониевского “Сатирикона”, когда он говорит о Юпитере: “...inter coelicas fabula muta naces”), должно вернуть себе дар речи. Тем самым, когда околдованный человек немеет, околдованная природа, напротив, берет слово. Меняя местами слово и бессловесность, историю и природу, сказка превосхищает свое отрезвление до истории.

Подробнее...

Бердяев Н. А., католический модернизм и философская концепция Анри Бергсона

Вероятно, в периодически происходящих мыслительных движениях к крайностям первой половины XX века есть глубинный смысл, но таковые всегда были следствием эпохи и ее умственных приоритетов. Нас же заинтересовали одинокие подвижники духа, чьи мыслительные процессы в отношении церковно-государственной тематики трудны для истолкования и поддаются неоднозначной оценке. Таким парадоксальным духоносцем был Николай Александрович Бердяев.

Подробнее...

Аверинцев С. С. Несколько мыслей о евразийстве Н. С. Трубецкого.

Для начала мне трудно обойтись без нескольких слов о самой личности Н. С. Трубецкого — гениального лингвиста, очень интересного литературоведа, оригинального мыслителя о культурах и спорного «идеолога». Его умное и хрупкое лицо, лицо человека, которому не дано было дожить и до пятидесяти лет, своим физиогномическим обликом свидетельствует о типе уязвимом, даже страдальческом и депрессивном, в котором, однако, боль скорее прово­цирует, нежели подавляет впечатлительность и специально чувство юмора.

Рудольф Ягодич, возглавлявший в 1963 году Институт славистики Венского университета и выступавший на академических торжествах, устроенных в том году в Вене по случаю 25-летия со дня кончины венского профессора князя Николая Сергеевича Трубецкого, на правах коллеги, знавшего человеческий облик покойного из опыта личного общения, свидетельствовал о чертах благородного великодушия в его облике: «Князь Трубецкой потерял благодаря революции все — родину, состояние и какую бы то ни было налаженность культурного дворянского быта. Но никогда от него не слышали ни слов­а жалобы». Там же — другое свидетельство: «Без сомнения, Трубецкой жил своими научными интересами. Однако все это не может объяснить выражения сосредоточенного спокойствия, присущего его сущности. Но кто был знаком с Трубецким ближе, знал, что этот остроумный эрудит и гениальный исследователь был глубоко религиозным человеком — всецело в духе русской православной Церкви, верность которой он сохранял. Этого, пожалуй, не объяснить иначе как тем, что князь Трубецкой жил той благодатной силой, которую ему давали твердая религиозная убежденность и его подлинно русская на­божность»[1].

Подробнее...

Архиепископ Анастасий (Грибановский). Беседы с собственным сердцем.

(размышления и заметки)

"Размышляю о днях древних и летах веков минувших;
припоминаю песни мои в ночи, беседую с сердцем моим
и дух мой испытывает".
Пс. 76, 7.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Служитель Святой Троицы. Архиепископ Лавр

Жизнеописание Блаженнейшего Митрополита Анастасия. Архиепископ Аверкий (Таушев)

Вместо предисловия

БЕСЕДЫ С СОБСТВЕННЫМ СЕРДЦЕМ (РАЗМЫШЛЕНИЯ И ЗАМЕТКИ)

Служитель Святой Троицы
(1873-1998)

В 1998 году исполняется 125 лет со дня рождения Блаженнейшего Митрополита Анастасия - II Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви. К этой дате мы приурочиваем публикацию известной работы Митрополита Анастасия «Беседы с собственным сердцем». Сам Владыка Анастасий писал, что эта книга есть, как бы частица его души. Предваряет книгу автобиографический очерк о жизни Митрополита Анастасия написанный другим, всеми почитаемым, архиереем нашей Церкви - Архиепископом Аверкием.

Подробнее...

Учение о ноосфере Вернадского.

Истинное величие Вернадского выясняется только теперь. Оно – в его глубоких философских идеях, заглядывающих в будущее, вплотную затрагивающих судьбы всего человечества. Центральной идеей, проходящей через все творчество Вернадского является единство биосферы и человечества. Вернадский в своих работах по естествознанию раскрывает корни этого единства, значение организованности биосферы в развитии человечества. Широк круг вопросов, затрагиваемых Вернадским в своих работах. Но везде он пытался найти то главное, что, по его мнению, имеет отношение к устройству окружающего пространства в глобальном масштабе. Из всего частного он пытался выделить то общее, что проясняло бы картину мира, в центре которого находится человеческий разум.

Подробнее...

Булгаков С. Н. Апокалиптика и социализм. (Религиозно-философские параллели).

Содержание

I. Общий характер иудейской апокалиптики

II. Апокалиптика и "социология"

III. Апокалиптика и философия истории

IV. Мессианское царство

V. Апокалиптика в Новом Завете

VI. Хилиазм и социализм

VII. Основная антиномия христианской философии истории

Подробнее...

Сущность «Разумной религии» И. Канта.

Иммануил Кант предложил новый подход, исключающий конфликт между наукой и религией. Он был хорошо знаком с наукой XVIII века и еще до Лапласа выдвинул гипотезу формирования планет солнечной системы из туманности. Однако Кант полагал, что ограниченность научных методов оставляет место для религиозной веры. Сначала мы остановимся на его анализе науки, в котором по-новому синтезируются элементы эмпиризма и рационализма. Кант, подобно Юму, высказал идею, что без опыта нет познания. Однако он был убежден, что разум должен не просто пассивно собирать чувственные данные, но активно их организовывать в соответствии с собственными принципами интерпретации.

Кант согласен с Юмом в критике классического аргумента о Боге как Первопричине. Он тоже считает, что понятие причинности приложимо лишь к воспринимаемому опыту, но полагает, что оно происходит из внутренне присущих человеческому разуму категорий, а не из привычки связывать явления друг с другом. У нас не может быть никакого опыта относительно мира как целого, для которого можно было бы применить категорию при­чинности, т.к. понятие причины можно использовать лишь внутри рядов событий, связанных временными связями, а не для целых рядов.[1]

Подробнее...

Аверинцев С. С. Судьбы европейской культурной традиции в эпоху перехода от античности к средневековью.

Географические пределы рассматриваемого в этой статье материала ясны: речь идет об огромном и пестром регионе, возникшем на исходе существования Римской империи и в ее пределах - от Египта на юге до Британии на севере, от Сирии на востоке до Испании на западе. При этом, что весьма важно, судьбы двух составных частей этого региона - греко-сирийско-коптского Востока и латино-кельто-германского Запада - со временем все больше и больше расходятся, так что к концу переходной эпохи перед нами стоят два разных мира. Но до этого момента мы вправе говорить - с некоторыми оговорками - о культурном единстве в пределах всего региона.

Еще сложнее обстоит дело с хронологическими границами материала. На вопрос, когда кончается античность и начинается Средневековье, не может быть однозначного ответа: переход от одной эпохи к другой - не катаклизм, который можно датировать таким-то годом, но процесс, длящийся веками. Дело еще больше осложняется тем, что этот процесс идет по-разному в разных локальных точках региона: для Константинополя или Эдессы значение вех имеют совсем другие даты, чем для Рима или Тура. Только что упомянутое расхождение в путях Запада и Востока дает себя знать. Если на уровне школьного изложения можно предлагать в качестве рубежа 476 г. (дата падения Ромула Августула, последнего императора западной половины империи), то в действительности эта дата, имеющая весьма сомнительпое значение для реальных отношений в Италии, просто ничего не зпачит для восточных областей региона.

Подробнее...