Постмодернистская религиозно-философская библиотека

Муравьёв А. Н. Письма о богослужении восточной Кафолической Церкви

Содержание

Предисловие

Книга первая. О литургии и всенощной Письмо I Письмо II Письмо III Письмо IV V. Еще о литургии Письмо VI Письмо VII VIII. Воскресная всенощная Письмо IX Приложение. Наставление о божественной литургии новообращенным из язычества Книга вторая. О Великом посте и Пасхе Письмо I II. О Посте Письмо III Письмо IV V. Неделя православия Письмо VI Письмо VII Письмо VIII Письмо IX Книга третья. О семи таинствах Письмо I Письмо II Письмо III Письмо IV Письмо V Письмо VI Письмо VII Книга четвертая. О праздниках и погребении Письмо I Письмо II Письмо III Письмо IV Письмо V Письмо VI Письмо VII Список всех сочинений А. Н. Муравьева I II III 

Подробнее...

«Повесть о Тверском Отроче монастыре» и местные легенды

Тема, заявленная в названии этой главы, может быть рассмотрена с двух точек зрения. С одной стороны, всю жанрово-тематическую группу повестей об основании монастырей можно отнести к роду местных легенд (учитывая при этом письменный характер такого рода повестей); в этом случае есть основание рассмотреть некоторые мотивы «Повести…» с точки зрения использования их в легендах, имеющих местный характер. С другой стороны, необходимо поставить вопрос о возможности существования устной легенды и ее отношении к «Повести…».

Подробнее...

Скульптурный образ прп. Нила Столобенского как явление Русской национальной культуры

Иконографический образ преподобного чудотворца Нила Столобенского более известен в виде деревянной резной скульптуры или деревянного барельефа, нежели, как того требует православная традиция, в виде живописного  изображения. И уже это одно дает нам право говорить об уникальном явлении в истории русского искусства. Дело в том, что православная церковь очень сдержанно относилась к скульптурным изображения своих святых. И это понятно. Вспомним об изобилии скульптуры в католических храмах и о языческих славянских идолах.

Подробнее...

Попов А. В. Православные русские акафисты.

Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви

В серии «Литургическая библиотека» вниманию читателей предлагается переиздание фундаментального труда профессора теории словесности и истории иностранной литературы Казанской духовной академии А. В. Попова, посвященного истории происхождения и цензуры, особенностям содержания и построения русских акафистов. Научная значимость этого труда очевидна и по сей день. Книга будет несомненно интересна исследователям, занимающимся изучением развития православного богослужения, учащимся духовных школ, а также всем православным христианам.

От редакции

Очередной том серии «Литургическая библиотека» является переизданием фундаментального исследования – докторской диссертации профессора кафедры теории словесности и истории иностранной литературы Казанской духовной академии А. В. Попова (1856–1909) «Православные русские акафисты».

При подготовке книги к печати редакция поставила цель максимально сохранить текст издания 1903 года. Все исправления или дополнения в основном тексте, а также добавленные редактором примечания даются в квадратных скобках. Добавленные редактором пояснения в основном тексте даются в круглых скобках с пометой «Ред.». Обширные сноски, в которых следуют важные примечания автора, перенесены в справочный аппарат и отредактированы. Авторские библиографические описания отредактированы с учетом современных правил оформления.

Подробнее...

Аверинцев С. С. От берегов Босфора до берегов Евфрата.

Введение

Подзаголовок этой статьи, может статься, не для каждого читателя одинаково ясен. Чтобы сделать недоразумения не­возможными, поспешим (испросив прощение у тех, кто в та­кой подсказке не нуждается) сейчас же напомнить, что в ин­тересующую нас эпоху сирийская литература[1] — это литера­тура отнюдь не на арабском, а на особом сирийском языке[2], который представлял собой определенную стадию развития одного из диалектов арамейского языка (когда-то канцеляр­ского языка древнеперсидской империи, позднее, между про­чим, разговорного языка в Палестине евангельских времен) и оставался языком христианской литературы под верховен­ством ислама вплоть до XIV в.; что «копты» (от араб, «аль- кубт», «аль-кобт» или «аль-кыбт») — это принявшие христи­анство египтяне, прямые потомки народа фараонов, также удержавшие в литературном обиходе язык своих предков, лишь упростив его и наводнив словами греческого происхож­дения¹; наконец, что «ромеи» (попросту «римляне» в средне­вековом греческом выговоре) — это те, кого мы по условной западноевропейской традиции до сих пор называем византий­цами, то есть говорившие и писавшие по-гречески подданные «Нового Рима» — Константинополя.

По меньшей мере до VII в. (когда сирийские, палестинские и египетские территории выпали из византийского круга земель, отойдя к Халифату) обычным было положение, когда один и тот же человек в некотором отношении являл собою «ромея», а в другом отношении — «сирийца» или «копта». Для истории ли­тературы значим простейший критерий — языковой: тот, кто пишет или читает по-гречески, принадлежит зоне византийской литературы, а кто по-сирийски или по-коптски, отходит к зоне «ориентальной». Но противостояние, конечно, не ограничива­ется языковой плоскостью. «Ромейское» — это центростреми­тельные силы жизни и культуры: приверженность имперско­му принципу — в политике, эллинистическим традициям — в культуре, ортодоксии вселенских соборов христианской Церк­ви (а в ранний период — древнему язычеству или отвлеченной философской вере) — в религии; верность греческому языку ло­гически из этого вытекает. Напротив, «сирийское» или «копт­ское» — это силы центробежные: народный язык — против ко­смополитического языка образованности; местные интересы — против гнета империи; самобытное творчество, «варварская» выразительность и реванш восточного вкуса — против эллини­стической нормы; стихия гностического синкретизма, энкратитства (крайнего, «еретического» аскетизма — см. ниже), подчас веяния магизма, позднее теологические доктрины несторианства и монофиситства — против богословской ортодоксии.

Подробнее...

Карташев А. В. Непримиримость.

Экуадорское зeмлетpяceниe разбудило пpeдcказания теологов о возможном пpиближeнии земной катастрофы с провалом в трещину коры морей и кoнтинeнтoв и части человечества. Кое кто из благоденствующих oбывaтeлeй Новаго Света изволил уже обезпокоиться... Бeзпoкoйcтво безплодное. Власти над хтоническими силами ни у кого нет. Творись воля Бoжья! Но вот, когда не сытые обыватели, а ответственные вожди человечества пребывают в безчувственном созерцании, как на их глазах открыто и програмно свыше тридцати лет готовится тоже мировая историческая катастрофа, – это уже не курьез близорукости и нечувствия, а величайшее, тоже мирoвoe и роковое бедствие. Всякому русскому понятно, о чем мы говорим.

В этой слепоте занимающих командный высоты вождей народов и элита общественнаго мнения вскрывается в длинном показательном опыте опасная ограниченность человеческой природы: – немощь, скудость ея умственных, нравственных и духовных сил. В свое время Кант в двух великих «Критиках» – «Чистаго» и «Практического Разума» неотменяемо показал ограниченность, предельность аппарата человеческаго познания. Не мешало бы на основе многотысячелетняго опыта начертать и «Критику Политическая Разума». И тоже объективно, научно-безстрастно показать, насколько он по самой природе человекa ограничен. А так как в том же человеке, в этой загадке из загадок мира, заложено и абсолютное, божественное начало, то и сей «червь и бог» неудержимо срывается в абсолютизацию своих субъективных истин. И тут мы в заколдованном круге. Каждый признает свою «истину» или мечту за лучшую, за единственную. И к животной борьбе за существование присоединяется и затем с ней сливается безпощадная борьба за свою «единоспасающую» идею, Так вечно возрождается чудовище идеологической войны. Почему чудовище? Разве не обязательна, не священна борьба за идею? Да, и обязательна, и праведна, и благословенна, если ведется свято, ибо высокая цель требует и чистых средств.Главнейшееоправданиеидеологической борьбы в ея свободе от средств насильственных, В идеале – это только свободное состязание идей, а не физическое уничтожение самих носителей противной идеи. Это не отрицание страстности, ревности, энтузиазма. Но ревность – не звериный оскал и пламень энтузиазма – не бешенство фанатизма. Но до идеала всегда далеко. Mиp во зле лежит. Человечество непоправимо грешно. Непротивленчество превращается в попустительство зла, т.е. в преступление. Так являются оправданными: и справедливое принуждение и праведная сила, а все же не нacилиe. Исцеляет не тoлькo тepaпия, но и xиpypгия. Есть нож бaндитa, но есть и ланцет хирурга и меч государства. Хирурги, полиция и армия – не насильники.

Подробнее...

Александр (Милеант). Русская духовная поэзия.

Содержание

К Богу - путем красоты

Бог, Его величие и любовь

Библейские и Евангельские темы

Добродетели и смысл жизни

Молитва, храм и богослужение

К Богу - путем красоты

Поэзия чарующе манит нас как своей приятной, музыкальной, ласкающей ухо формой, так и своим ярким, картинно-выраженным и вдохновляющим содержанием. Ее звуки, полные чудной музыки, отрешая от обыденной суеты, влекут нас в мир идеальной, небесной красоты. Благодаря поэзии мы можем глубже почувствовать полноту жизни с ее радостями и скорбями, которые необходимы для нашего внутреннего роста. Действуя возвышающим, облагораживающим образом на наше сердце, она роднит нас с миром нетленной красоты, в котором царствуют вечная правда и чистая любовь.

Самая высшая красота — это религиозное чувство. И когда поэзия воплощает это чувство, ее впечатление неотразимо. Поэт делается пророком, который показывает как бы озаренную солнцем вершину созерцания, изрекает глубины знаний и чувств. Поэтому прав В. А. Жуковский, когда называет поэзию земной сестрой небесной религии, светлым маяком, зажженным Самим Создателем, чтобы во тьме житейских бурь нам не сбиться с пути.

Подробнее...

Описание рукописной службы святителю Амвросию епископу Медиоланскому.

Описание рукописной службы святителю Амвросию епископу Медиоланскому

Литургический и нравственно-богословский комментарий

Иеромонах Никон (Скарга),
насельник Оптиной Пустыни 

Служба использовалась в келейном обиходе преподобного старца Амвросия Оптинского. По ней совершали всенощное бдение в день памяти святителя Амвросия – день Ангела старца Амвросия.

Служба Свт. Амвросию Медиоланскому

Первые сведения о службе встречаются в Летописи скита Оптиной Пустыни. 31 августа (по ст.ст.) 1870 г. Белевской сборщицей матерью Рахилью (Розовой) был привезен старцу Амвросию крест с частицами мощей. Одна из частиц была свт. Амвросия, еп. Медиоланского, духовного покровителя старца Амвросия. «В тот же день, – читаем в Летописи, – у батюшки совершено бдение келейное четырем угодникам. Стихиры и каноны святителю Амвросию пелись и читались по новой рукописной службе, составленной отцом Алексеем Ильенковым[1]. Утром 1 сентября отслужен тем же четырем угодникам молебен, на котором прочитан акафист святителю Амвросию, еп. Медиоланскому, составленный отцом Алексеем Ильенковым»[2]. В этой рукописной службе в день памяти свт. Амвросия Медиоланского, пока старец Амвросий был жив, келейно совершалась служба. В 1858 г. в монастыре был устроен придел в честь свт. Амвросия Медиоланского. Остается неизвестным, употреблялась ли эта служба в церковном обиходе. Рукопись хранится в Государственной библиотеке им. Ленина, фонд 214. Большого распространения эта служба не получила. Известен еще один список акафиста свт. Амвросию, хранящийся в библиотеке Московской Духовной Академии, шифр Ц-7А61 инв. №11816. Этот список акафиста был издан православным приходом в Милане в 2008 году. Текст воспроизведен по оригиналу с незначительными изменениями. Добавлена третья молитва. Эта же молитва напечатана там и на итальянском языке.

Подробнее...

Антоний (Храповицкий), митрополит. Пушкин как нравственная личность и православный христианин.

Обширная литература о Пушкине почти всегда старалась обходить такую тему и всячески старалась выставить Пушкина либо как рационалиста, либо как революционера, несмотря на то, что наш великий писатель был живой противоположностью таким понятиям.

В 1899 году, когда Казань и, в частности, Казанский университет праздновали 100-летие со дня рождения поэта, я был приглашен служить там литургию и сказать речь о значении его поэзии. Я указал на то в своей речи, что несколько самых значительных стихотворений Пушкина остались без всякого толкования и даже без упоминания о них критиками.

Более искренние профессоры и некоторые молодые писатели говорили и писали, что я открыл Америку, предложив истолкование оставшегося непонятным и замолченным стихотворения Пушкина, оставленного им без заглавия, но являющегося точной исповедью всего его жизненного пути, как, например, чистосердечная исповедь блаженного Августина.

Подробнее...

Михайлов А. В. К вопросу о редакциях домостроя, его составе и происхождении.

Параграф I II III

Первый, кто приписал Домострой знаменитому исповеднику Иоанна Грозного, был покойный Д. П. Голохвастов, издавший этот памятник во Временнике Общества Истории и Древностей Российских за 1849 г. (кн. 1-ая), под заглавием: «Домострой Благовещенского Попа Сильвестра». Называя последнего автором или, лучше сказать, составителем Домостроя по разным источникам, Голохвастов в этом случае имел ввиду последнюю главу Коншинского списка, так называемый Малый Домострой или «Послание и наказание от отца к сыну», которое действительно несомненно принадлежит перу Сильвестра. Другого основания у Голохвастого не было, или, по крайней мере, он не указал его. Вопрос об авторстве Сильвестра, поднятый издателем Коншинского списка, заинтересовал ученых, и – в 1850 году г. Забелин находит новое свидетельство, которое он считает «драгоценным, не оставляющим ни малейшего сомнения в том, что составителем Домостроя был знаменитый Сильвестр».1 Это свидетельство г. Забелин увидел в одном списке Домостроя XVII века, первая глава которого начинается так: „Благословляю Аз, грешный Селивестр, и поучаю, и наказую, и вразумляю единочаднаго сына своего Анфима и жену его Пелагею и их домочадцов» и т. д. Вот два прямых документальных довода, поддерживавших в литературе убеждение, что составителем Домостроя был Благовещенский поп Сильвестр; других оснований в пользу последнего не было найдено. Большинство исследователей2, так пли иначе касавшихся Домостроя, согласились с мнением Голохвастого и Забелина, но другие3 ученые, хотя и меньшинство, выразили сомнение, которое приблизительно можно формулировать таким образом: «Так как „личных воззрений в Домострое вы не найдете»4 (Афанасьев), то кто может поручиться, что последняя глава Коншинского списка – несомненно принадлежащая Сильвестру – не есть позднейшая приставка к оригиналу памятника, в начальной главе которого не было также и собственных имен? Кто уверен, что это не так именно было? Ведь есть списки – и их большинство – где нет ни Малого Домостроя, ни собственных имен в первой статье памятника? Сомнение, как видите, вполне основательное, и доводы первых исследователей Домостроя, действительно, могут быть отнесены к разряду тех, которые называются argumenta аd Иibиtum. Истинное значение этих доводов в ту, или другую сторону, то есть, за или против авторства Сильвестра, может быть выяснено лишь в том случае, когда содержание самого памятника будет согласно с ними, или противоречит им.

Подробнее...